Разные люди - [32]

Николаев не успел подняться на ноги, потому что вслед за предостерегающим криком жены — «Игорь!» — в его мозгу взорвалась молния, моментально превратившаяся в два потока искр, через глазницы высыпающихся на мостовую. А потом свет померк. Поэтому он ничего не чувствовал, когда его топтали ногами.

Пока Николаев разбирался со вторым пижоном, парень из первой пары, в самом начале стычки получивший средней силы удар ногой в живот, очухался и, подобрав валявшуюся поблизости жердь, со всего маху ударил его по затылку.

Лихая компания не сумела смыться с поля боя, так как четверо из семи (включая сюда девицу в дубленке) не могли передвигаться без посторонней помощи, причем бугай и парень с бляхой были без сознания. Для транспортировки участников побоища потребовались три машины «Скорой помощи» и лишь одна милицейская, которой по всем признакам надлежало появиться здесь минут на двадцать раньше.

Опытнейшие хирурги городской больницы упорно боролись за жизнь Николаева, ибо его положение было чрезвычайно сложным: две трещины в черепной коробке, в том числе самая страшная — в основании черепа, и травма мозга с признаками кровоизлияния сводили к минимуму шансы на то, что он выживет. К этому добавлялись переломы челюсти, ключицы и ребер, полученные им, надо полагать, уже в бессознательном состоянии.

Утром 3 января Громобоев, знавший в городе всех мало-мальски известных врачей, по просьбе Воронина заехал в больницу, чтобы выяснить подробности о состоянии Николаева, и в вестибюле увидел его родственников. На деревянной скамье с краю сидела бабка — высохшая седая старуха в черном. Невидящим взглядом она уставилась прямо перед собой и шептала что-то невнятное, еле шевеля губами. Мать Николаева с распухшим от слез лицом рассеянно гладила по голове невестку, совсем еще девочку, державшую в руках грудного младенца, а чуть поодаль, кусая распухшие губы, всхлипывала черноглазая девушка, которая, как предположил Громобоев, приходилась Николаеву то ли сестрой, то ли племянницей. Эта скамья запомнилась Ярополку Семеновичу потому, что тогда он вдруг, ни с того ни с сего, представил на их месте свою собственную семью и невольно содрогнулся. Нет уж, не приведи господь!

Через день о ночной драке говорил буквально весь город от мала до велика. Но отнюдь не из-за Николаева и не в связи с его тяжелейшим состоянием. Дело в том, что Николаев, сам того не ведая, форменным образом пустил под откос местную хоккейную команду мастеров, успешно стартовавшую среди команд первой лиги и даже претендовавшую на одно из призовых мест. Все шесть ночных противников Николаева выступали за нее, причем бугай был вратарем, а остальные — нападающими и, как нарочно, основной ударной силой команды, разом лишившейся первой и второй троек. Вместо того чтобы отстаивать спортивную честь города, четверо из них находились в той же больнице с серьезными травмами, а двое других были помещены в следственный изолятор.

Поначалу хоккеисты дружно пытались изложить финал новогодней ночи, так сказать, в собственной редакции, согласно которой пьяный самбист неожиданно и — главное — немотивированно напал на них, когда они спокойно расходились по домам. Однако из этой попытки ничего путного у них не получилось. Пострадавшая супружеская пара и люди из очереди у автобусной остановки дали исчерпывающие свидетельские показания, все стало на свои места, следствие не заняло много времени, и материалы уголовного дела были направлены в суд.

Между тем Николаев только на одиннадцатый день пришел в себя; в ближайшие недели его жизнь продолжала висеть на волоске, а затем состояние постепенно улучшилось, опасность миновала, и врачи заслуженно гордились тем, что выходили в полном смысле слова безнадежного больного.

Все работники треста были глубоко возмущены происшедшим, и наиболее активные из них, во главе с Канаевой, составили коллективное письмо в суд и в прокуратуру. Под ним подписались то ли семьсот, то ли восемьсот человек, и он, Громобоев, тоже подписался. А Воронин не захотел. Когда Канаева пришла к нему, Дмитрий Константинович ознакомился с текстом и сухо сказал: «Зря приплели сюда некоторые вещи. К чему, например, требовать расстрела виновного, если по закону за данное преступление не предусмотрена высшая мера наказания? Вот здесь и здесь тоже ерунду сочинили. Все это не имеет никакого значения, а звучит выспренно… Хотите — отправляйте, дело ваше, а подписей и без моей больше чем достаточно».

Когда началось слушание дела, попасть в здание суда было практически невозможно. Еще бы, судили чуть ли не самых известных в городе людей, а основной обвиняемый, ударивший Николаева жердью и затем топтавший его ногами — центральный нападающий, мастер спорта Пашка Мордасов, был кумиром местной молодежи, поскольку три сезона подряд занимал почетное место среди бомбардиров своей лиги по числу заброшенных шайб и результативных передач. В ходе судебного следствия разгорелась ожесточенная баталия между представителями обвинения и защиты по поводу превышения пределов необходимой обороны, допущенного потерпевшим Николаевым, и непродолжительный бой местного значения из-за того, кто же должен быть признан нападавшей стороной. Два адвоката пытались склонить суд к тому, что действия Николаева и характер травматических повреждений, полученных их подзащитными, якобы свидетельствуют не в его пользу.