Разнотравье - [58]
Глава седьмая,
РАЗГОВОР О КОЛЕСЕ И ТАБУЛЯТОРАХ
Вечером в деревне заговорили, что Морозов уходит из колхоза и будто причина этому — сегодняшнее столкновение его с зоотехником.
Тоня встревожилась.
Со слов дедушки ей было известно, что по вечерам мать Матвея Дарья Семеновна уходит сидеть к соседям, и, дождавшись, когда стемнело, Тоня отправилась к Матвею поговорить с ним наедине.
Однако на этот раз Дарья Семеновна оказалась дома. В пересиненном платочке и в старой ситцевой кофте она выглядела старше своих лет: видно, сынок доставлял ей немало хлопот. Она гладила. По горнице струился теплый, чуть приметный утюжный дурман.
Матвей сидел за столом, мастерил из фанеры чемоданчик и пугал мать рассказом о том, что скоро женщин колхоза «Волна» повезут в область на смотр самодеятельности и заставят играть на балалайках. В разгар рассказа и вошла Тоня.
Дарья Семеновна совсем не ожидала этого посещения.
Она растерялась и, озадаченно глядя на гостью, стала вытирать перед ней табуретку. Но Тоня прошла к Матвею, села с ним рядом и сняла перчатки. С тем же озадаченным выражением Дарья Семеновна подошла к столу и вытерла возле Тони клеенку.
— Не беспокойтесь, я на минутку, — сказала Тоня. — Я только хочу узнать… Это правда, что вы уходите из колхоза?
— Да, — ответил Матвей и стал заколачивать гвоздик.
— Почему? — спросила Тоня, когда гвоздик был заколочен.
— Вам лучше знать почему.
— В чем же я виновата?
— А кто же виноват? Сама судьба? — спросил Матвей, откладывая молоток. — Это верно, я надоумил возить на дорогу лен — я не отрицаю. Советовать никому не запрещается. А Тятюшкин уцепился за мои слова и подал команду. И что получилось? — голос Матвея задрожал. — Машины не пошли, а я за все отвечай? Если бы один Иван Саввич навалился, тогда понятно. У нас с ним давняя война. А вы только приехали и туда же… Выходит, никакому начальству не угодить… Ну, пускай. Пускай я за все отвечаю. Пускай я за всех погибаю.
Матвей говорил печально и смиренно, но если бы Тоня повнимательней посмотрела на него, то увидела бы, как хитро поблескивают его прищуренные, насмешливые глаза. Однако она еще не знала, что это за парень, и принимала печаль и смирение за чистую монету.
— Ну хорошо… — сказала она. — Может быть, я ошиблась. Я никогда не работала по льноводству… Но ведь нельзя же…
— Вы ошиблись, а мне из-за вашей ошибки пришлось бесплатно снопы возить… — возразил Матвей. Затем он забил гвоздь и сказал: — Это ужасно!
Надо заметить, что года два назад вместе с местными комсомольцами Матвей репетировал сцены из «Доходного места». Играл он Жадова. Душой колхозного драматического коллектива была молодая учительница из Кирилловки, и под ее руководством ребята бойко зубрили роли. Однако в самый разгар репетиций учительницу за хорошую работу перевели в районо, и коллектив распался. Времени с тех пор прошло много, но в цепкой памяти Матвея навеки засели сильные выражения его роли, и он иногда обескураживал ими случайных собеседников.
— Почему бесплатно? — говорила Тоня. — Вам начислят. Я попрошу Ивана Саввича — он и начислит. Разве можно из-за этого бросать колхоз?
— А почему нельзя? Вы обидели меня до самой глубины души — а мне нельзя? Для вас колхозники — все равно что погремушки. А, нет! У меня тоже имеется душа и сердце.
И несмотря на то что он тут же спросил: «Мама, у нас есть еще такие гвоздочки?» — Тоне казалось, что он действительно обижен до глубины души.
— Вы меня тоже обидели, — сказала она тихо. — Чуть не задавили. Но я не бегу из колхоза.
— Вас кобыла обидела, но не я. А я не стану терпеть ни от вас, ни от самого Ивана Саввича. Насушу сухарей и уйду куда глаза глядят, без средств, без состояния. Прощай моя честная будущность!
— Ладно тебе представляться! — сказала Дарья Семеновна, сердито прыснув изо рта на разостланную рубаху.
Тоня посмотрела на него и прочла на лице самую натуральную обиду. И ей стало искренне жаль этого одинокого, не понятого даже собственной матерью парня.
— Я поговорю с Иваном Саввичем, чтобы вам начислили за сегодняшний день, — сказала она мягко. — Не уходите, а?
— Что вам Матвей Морозов? — проговорил Матвей, все больше вдохновляясь своим успехом. — Нет, я не останусь. Как бы жизнь ни была горька, я не уступлю миллионной доли… — Тут он забыл, что дальше следовало по тексту пьесы, и, неопределенно пошевелив пальцами, спросил: — Понятно?
— Что ж, понятно, — вздохнула Тоня.
— Да что вы, не видите? Он же смеется, — сказала Дарья Семеновна.
— Он заявление подал, — возразила Тоня.
— Ну так что? Не в заграницу уходит — в нашу же МТС. Нашу землю будет пахать. Пусть идет. Там хоть видно, сколько получишь. А у нас тут ничего не поймешь.
— И чего вы хлопочете? — спросил Матвей. — Боитесь, не над кем командовать будет? Мамка остается. Над ней командуйте, она привыкши.
— Значит, в МТС, вы считаете, легче?
— Из МТС бежать легче, — пояснил Матвей.
— Куда бежать?
— А куда ни попало. Хоть в Ленинград. Что смотрите? Вы в метро катались? Вот и я хочу покататься. Перчаточки куплю — и прощай моя честная будущность!
Он откинул со лба челку и, прислонившись к стене, весело хохотнул. И тут только Тоня поняла, что он все время издевался над ней.
