Размышляя о Брюсе Кеннеди - [40]

Она смотрела на Брюса Кеннеди, на его ухмылочку, на очки и поймала себя на мысли, что почти ожидала, что вот сейчас он что-то скажет и ты не забудешь его слова даже потом, на улице, при дневном свете, уже выйдя из кинотеатра, — что-то способное разыгрывающуюся сейчас сцену вместить в одну фразу. Frankly I don’t give a damn .[75] Или что-нибудь в этом роде. Are you talking to me? [76] Она стала вспоминать фильмы с Брюсом Кеннеди в главной роли, но на память не приходил ни один, где были бы сказаны эти слова. Кадры, эпизоды — да, вспоминались, вот крестьянин из «Acres of the Soul» ,[77] с которого его же молотилка сняла скальп, вечно пьяный сыщик из «Move Over, Foster» ,[78] резюмировавший на диктофоне каждый свой рабочий день для покойной жены, не смыкавший глаз добытчик пушнины из «Moon Divide» ,[79] за которым после смертельного ранения ухаживают те самые звери, на кого он охотился, особенно сцена смерти, когда старая волчица вылизывает ему лицо, пока он с улыбкой не испускает последний вздох.

Меню не принесли. Она подумала, не из тех ли ресторанов это заведение, где официант обычно рекомендует нечто «эксклюзивное» — обычно блюдо, в избытке приготовленное к обеду, такое она уже видела. Брюс Кеннеди почти допил свое виски.

— So what brings you here? — сказал он наконец. Он широко раскинул волосатые руки и опустил их на белую скатерть. — To Spain, I mean .[80]

Она не могла отрицать, что, пожалуй, ожидала, надеялась услышать что-то другое, а не это прямолинейное предложение рассказать, что заставило ее в одиночку отправиться в Санлукар-де-Баррамеда. А она вправду одиночка? Сколько еще времени пройдет, прежде чем она во время рассказа поневоле обронит слово husband ?[81] И будет ли это иметь значение? Например, для Брюса Кеннеди? Frankly I don’t give a damn.

Потому она и начала сначала. С Анабел и уроков испанского. Как полезно для ее испанского пожить некоторое время среди испанцев, но при этом она пока обошла стороной причину, по какой вообще решила заниматься испанским. Она все говорила и говорила, даже вошла во вкус, когда завела речь об Амстердаме, о том, как ее там порой достает жизнь, но на самом деле ей хотелось, чтобы рассказывал он, не важно о чем, ей хотелось слышать голос, который с первого раза засел у нее между лопатками. Да и ее бокал тем временем уже опустел.

Брюс Кеннеди окликнул официанта. Тот явно держался за дверью, в пределах слышимости.

— Are you allergic to goat? [82] — спросил Брюс Кеннеди.

— Goat? [83]

— Это здесь especialidad de la casa .[84] Я заказываю ее каждый день. Never missed a day .[85]

Она покачала головой. Are you talking to me? Когда же она последний раз ела козлятину? Очень давно или никогда, что, по сути, одно и то же.

Брюс Кеннеди кивнул на ее пустой бокал.

— A bottle ,[86] — ухмыльнулся он, глядя на Хосе. Неужели еще и подмигнул официанту? Или ей показалось? Я бываю здесь каждый день. Один или в обществе женщины? Нескольких женщин? Возможно, она не первая среди тех, кто был поводом заговорщицкого подмигивания?

Мириам подумала, не пора ли достать из сумки «Честерфилд». Он, наверное, не преминет отметить, что они курят одну и ту же марку. И что вряд ли это простое совпадение. We have something in common .[87] Но тут она вспомнила, что вчера-то вечером в шезлонге тоже курили — правда, курил только он, а она вполне могла разглядеть пачку. В таком случае «Честерфилд» походил бы на заранее продуманный план, на слишком прозрачную попытку ему понравиться.

Она уже сунула руку в сумку. И в этот миг зазвонил мобильник, она тут же схватила его.

— Извините, — повернулась она к Брюсу Кеннеди, но про себя ругалась, долго и громко. Она была почти уверена, что отключила телефон по дороге из Санлукара в Чипиону или, в крайнем случае, когда шла от новодельного храма к «Эль гато», однако достаточно хорошо себя знала, чтобы не обольщаться: размышления о задуманном частенько отодвигали на задний план его воплощение в жизнь.

— Алло?

— Мириам… — Голос отца она узнала сразу: за долгие годы курения и потребления виски его голосовые связки ослабли, как плохо натянутые гитарные струны, отчего порой казалось, будто слова доносятся из соседней комнаты. Но сегодня вечером его было вообще едва слышно, словно он говорил, накрывшись одеялом.

— Папа.

Она бросила быстрый взгляд на Брюса Кеннеди, но тот как раз старался привлечь внимание официанта и высоко поднял стакан, в котором остались только кубики льда.

— Я… буквально несколько слов, — сказал отец. Ей пришлось крепко прижать телефон к уху, чтобы расслышать, что он говорит. — Мама отошла в аптеку. Она… — Раздался щелчок. Зажигалка. Он закурил. Курит в постели. Послышался вздох, а может быть, он выдохнул дым. — Не верь тому, что она скажет.

— Ладно. — Ее накрыла ледяная волна паники, начинавшаяся на уровне плеч и расползавшаяся наверх, на затылок и выше. Дочь — это все, что у него есть. — Папа?

— Да простудился я немножко. Нет, честно. С тобой-то я могу быть откровенным, а?

— Папа, давай я приеду.

— Вчера мне показалось, что это обыкновенная простуда. Но тут что-то другое. У меня, как бы лучше сказать… У меня