Размышления о западном марксизме - [21]

Небезынтересно, видимо, отметить, что самому молодому представителю группы, о которой идет речь,— Коллетти, формирование которого, в отличие от других, в основном происходило уже после краха фашизма и после движения Сопротивления, суждено было стать единственным теоретиком из этой школы, кто оказался способным свободно и профессионально писать о политических и экономических проблемах послевоенного периода, благодаря своему выходу из ИКП[2-23]. Однако даже труды Коллетти были по сути своей скорее обобщением итогов классических дискуссий и их объяснением, нежели существенно новым вкладом в теорию. За более чем 20-летний послевоенный период интеллектуальный вклад западного марксизма в создание собственной оригинальной экономической и политической теории как таковой в смысле фундаментальных трудов в какой-либо из этих двух областей фактически оказался нулевым.

Противоречия институционального характера, явившиеся следствием фашизма и ограниченности послевоенного коммунистического движения, ни в коем случае не были единственной причиной бесплодия марксистской теории в этих областях в странах Западной Европы. Они были вызваны объективными причинами консолидации капитала во всех промышленно развитых странах мира. Динамизм глобального масштаба, вызванный длительным экономическим бумом 50-х и 60-х годов, был самым высоким в истории капитализма. Всеобщий и значительный рост экономики, отмеченный в этот период, фактически ознаменовал новый этап в развитии способа производства как такового, опровергая классические прогнозы о надвигающемся кризисе и ставя совершенно новые проблемы, требовавшие научного анализа. В конце своей работы «Теория капиталистического развития» (1942 г.) — последней работы, написанной в духе классической политэкономии, — Суизи удачно определил место предшествовавшей традиции марксистских экономических исследований, отодвинув ее в прошлое ввиду очевидного успеха кейнсианских методов обновления экономики США. Когда Суизи и Баран через 20 лет вернулись к рассмотрению этого вопроса в своем фундаментальном труде «Монополистический капитал», они уже в значительной степени отказались от ортодоксальной марксистской схемы экономических категорий[2-24].

Масштабы и интенсивность империалистической экспансии производительных сил в странах как Атлантического, так и Тихоокеанского региона по своей сути были серьезным вызовом для развития теории исторического материализма: эта проблема во всех ее измерениях никогда не рассматривалась в рамках школы западного марксизма[2-25]. В то же самое время следствием второй мировой войны явилось также установление — впервые в истории буржуазного правления — представительной демократии, основанной на всеобщем избирательном праве, то есть нормальной стабильной структуре государства во всех ведущих капиталистических странах:

Западной Германии, Японии, Франции, США, Англии, Италии. О новизне этого политического порядка как прочной и единообразной системы в международном масштабе часто забывают в англосаксонских странах ввиду относительно длительного существования демократических традиций в Англии и США[2-26]. О новизне этой системы можно судить по отсутствию сколь-нибудь серьезного и убедительного ее теоретического обоснования в рамках классического марксизма: буржуазно-демократическое государство никогда не было предметом исследования ни в одной из крупных работ Маркса, ни в работах Ленина, главным врагом которого был совершенно другой тип государства — государство царской России. Проблем развития политической теории, способной охватить и проанализировать характер и механизм представительной демократии как зрелой формы буржуазной власти, было, таким образом, едва ли меньше, чем проблем, вставших в связи с быстрым ростом мировой капиталистической экономики в первые два последних десятилетия. Они также остались вне поля зрения основного потока марксистских трудов на Западе.

3. Формальные изменения

Постепенный отказ от теоретического исследования экономических и политических структур сопровождался существенно важным смещением центра тяжести европейского марксизма к философии. Наиболее яркая отличительная черта всей традиции (от Лукача до Альтюссера и от Корша до Коллетти) — полное преобладание в ней профессиональных философов. В социальном плане это изменение означало постоянное усиление академизма теории, создаваемой в новую эпоху. Во времена II Интернационала Люксембург и Каутского объединяло их презрительное отношение к Kathedersozialisten, то есть к преподававшим в университетах беспартийным профессорам-социалистам. До первой мировой войны теоретики-марксисты никогда не были интегрированы в университетские системы Центральной и Восточной Европы. Форма политического единства теории и практики, которую они воплощали, считалась несовместимой с занятием какой-либо университетской должности. Напротив, свое преподавание в партийных или воскресных школах для рабочих они рассматривали как свою партийную работу. Гильфердинг и Люксембург преподавали политическую экономию в школе СПГ в Берлине, Ленин и Рязанов читали лекции рабочим-большевикам в Лонжюмо, а Бауэр вел курсы в центре Социал-демократической партии Австрии (СДПА) в Вене.