Размышления о западном марксизме - [20]

В то же время сталинизация созданных III Интернационалом партий, которые с конца 20-х годов характеризовались бюрократической структурой и идеологическим подчинением курсу СССР, оставила еще один заметный след в марксизме. Итоги второй мировой войны, как мы уже видели, обозначали значительные перемещения географических центров распространения марксизма как живой культуры в Европе. Причем коммунизм фактически исчез как реальная сила в рабочем классе Западной Германии, тогда как во Франции и Италии начали преобладать массовые коммунистические партии. Вследствие различия ситуаций, сложившихся в этих странах, предпринимался ряд попыток дать разнообразные ответы на вопрос: каким образом марксистскую теорию соединить с политикой пролетариата в соответствующих зонах? Однако вопрос оставался открытым. Формальное членство в рабочих партиях (Лукач, Делла Вольпе, Альтюссер), выход из них (Лефевр, Коллетти), братский диалог с ними (Сартр), однозначный отказ от какой-либо с ними связи (Адорно, Маркузе) — все эти действия были одинаково неспособны соединить марксистскую теорию с массовой борьбой.

Следует отметить, что, как бы ни поступали теоретики, официальное коммунистическое движение оставалось главным и единственным связующим звеном между ними и организованной формой социалистической политики, независимо от того, принимали они его или отвергали.

Свои отношения с компартиями теоретики могли строить, исходя из двух вариантов. Во-первых, теоретик мог вступить в компартию и подчиниться ее строгой дисциплине. В этом случае он мог сохранить номинальную связь с жизнью рабочего класса своей страны (с которым, несмотря ни на что, партия была неизбежно связана), а также сохранить, по крайней мере, на словах, преемственность с классическим марксизмом-ленинизмом (изучение которого в партии было обязательным). Ценой такой относительной близости к реальностям повседневной борьбы рабочего класса было молчание о том, как эта борьба ведется на самом деле. В этот период ни один интеллектуал (или рабочий), не входивший в состав руководства, не мог в массовой коммунистической партии выступить ни с какими независимыми суждениями по основным политическим вопросам, кроме как в самой двусмысленной форме. Лукач и Альтюссер избрали первый путь. Избрать противоположный путь значило остаться вне какой бы то ни было партии.

Во втором случае над политическими формами выражения не существовало никакого институционального контроля, однако тогда пропадала и надежная опора на социальный класс, ради интересов которого теоретическая деятельность в марксизме лишь и имеет смысл. Сартр и Маркузе, каждый по-своему, прошли этот путь. Личное участие Сартра в деле международного социализма не имеет равных — он писал важные работы о Франции, Венгрии, Алжире, Кубе, Конго, Вьетнаме, Чехословакии, хотя не обладал глубоким знанием классического наследия марксизма и не оказал воздействия на рабочее движение своей страны. Маркузе, будучи знатоком марксизма раннего периода, писал объемистые книги, в которых в присущей ему двусмысленной манере рассматривал вопросы, относящиеся к США и СССР («Одномерный человек» и «Советский марксизм»), в то же время развивая теорию, которая, по сути, отрицала наличие у промышленного рабочего класса какого-либо социалистического потенциала. И наконец, последний вариант — отказ и от членства в партии, и от всяких политических выступлений. Эту позицию занял Адорно в послевоенной Германии. В этой тупиковой ситуации западный марксизм преднамеренно хранил молчание в таких наиболее важных сферах исследования для классического исторического материализма, как познание экономических законов развития капиталистического способа производства, анализ политического механизма буржуазного государства, стратегия классовой борьбы, необходимая для свержения этого государства. Грамши является единственным исключением из этого правила, и это знак его величия, что отводит ему особое место среди представителей традиции западного марксизма. И это естественно, ибо в его личности воплощено революционное единство теории и практики того типа, который определил классическое наследие. Опыт восстания итальянских рабочих в 1919—1920 гг., а также деятельность политического руководства ИКП в период с 1924 по 1926 г. оставались для него источником творческой мысли во время длительного заключения, защитившего его от последствий сталинизации за пределами Италии, хотя оно его медленно убивало.

Однако даже на его трудах сказались промахи и ограниченность борьбы класса, которому они были обязаны своим появлением. После Грамши никому из западных марксистов не удалось достичь такой глубины анализа. Сужение возможностей теоретической работы, сводившейся к институциональному послушанию или изоляции, исключало установление динамической связи между историческим материализмом и социалистической борьбой и совершенно не позволяло непосредственно развивать главные темы классического марксизма. Внутри коммунистических партий обсуждение состояния послевоенной экономики империалистических стран, государственных систем Запада, стратегии классовой борьбы было строго зарезервировано за бюрократической верхушкой этих организаций, деятельность которой полностью зависела от советской официальной политики. Вне рядов организованного коммунистического движения в широких массах рабочего движения не было опоры для сколь-нибудь квалифицированного революционного анализа как стратегии либо ввиду преобладания коммунистов в рядах пролетариата страны (Франция, Италия), либо в силу приверженности реформизму подавляющего его большинства (Германия, США). Послевоенное поколение теоретиков либо полностью разочаровалось в рабочем классе, как, например, немцы, которые не знали никакого движения Сопротивления, либо непременно отождествляло его с коммунистическими партиями (французы и итальянцы, обладавшие опытом Сопротивления).