Размышления о войне и о книге В. Суворова «Ледокол» - [37]

Почти, то же самое утверждает и В. Суворов, что Сталин готовил нападение на Германию 6 июля, и ссылается при этом на свидетельство генерала армии С. П. Иванова, генштабиста, сказавшего после войны, что Гитлер нас упредил всего на две недели. Без всякого сомнения, можно согласиться, что подобные утверждения названных историков и других – это чудовищное нагромождение фантастического бреда, попытка из ложных и неуместных предположений сотворить возможное. Даже при всех изворотах учёной мысли не представляется сегодня возможным привести в пользу этой версии ни одного факта, свидетельствующего о боеготовности Красной армии летом 1941 года осуществить крупную наступательную операцию. И на этом спор по вышеуказанному вопросу можно, наконец, прекратить ввиду его полной бессмысленности.

Но тут возникает ещё один, очень щепетильный вопрос: а могли ли Тимошенко с Жуковым высказать Сталину в то вечернее заседание высшего руководства страны свои сомнения о низкой боеготовности Красной армии и свою неуверенность в её неспособности отразить агрессию вермахта? Ведь речь шла о судьбе страны и миллионах жизней советских граждан. Увы! Не могли. Струсили. Привычно парализующий волю, страх перед вождём постоянно леденил их души, сковывал инициативу высказать своё личное мнение, не совпадавшее с мнением вождя.

Только постоянный страх подчинённых перед дутым величием упоённого неограниченной властью вождя сейчас неумолимо мстил ему и его подчинённым самым жестоким образом, и долго ещё будет мстить допущенными ошибками, которым никогда не будет оправдания. Нет, не зря Троцкий в своё время называл весь сталинский «генералитет» «царством наглых посредственностей». Все неисчислимые промахи, ошибки проистекали именно от воинствующего невежества сталинского генералитета и лично его, как единственного стратега в замордованной им стране. Именно фальшивая мудрость вождя и надуманная придворными лизоблюдами его гениальность, высокомерие и надменность слетели с него в тот вечер, как осенние листья с дерева, и впору было советскому народу во всю глотку завопить: «А вождь-то голый!» Но запуганный и угнетённый народ в созданном им барачно-социалистическом государстве от охватившего страха надолго замолчал. Он боялся и отвык говорить правду, и уже ничего в этом уродливом государстве не было настоящим, кроме страха смерти, вселенского вранья и дебильного бахвальства партийных чиновников, что и доказали первые дни войны и последующие, а потом и послевоенные годы. Его величество страх, и только страх, а не вздорные догмы марксизма-ленинизма, был главным рычагом сталинского управления страной во все годы его кровавого владычества.

Глава 13

В далёкие годы моей молодости я повстречал бывшего пленника фашистских лагерей, который попал в плен в первый день войны, пережил немыслимый ад в разных лагерях смерти все четыре страшных года. Он рассказывал, что все пленные с разных фронтов утверждали, что у нас кругом была измена, и в командирских рядах Красной армии тоже; возможно, это и послужило причиной её разгрома и их плена. Так и ушли безропотно в иной мир миллионы страдальцев фашистских лагерей (да и не только фашистских), не узнав фамилии настоящих изменников, по вине которых они приняли мученическую смерть. Подробно об этом можно прочитать в моих недавно вышедших книгах «Родимая сторонка», 2-е издание и «Исповедь о сыне» (документальная повесть), 3-е издание.

К чему я так подробно выше цитировал воспоминания наркома ВМФ Н. Г. Кузнецова о принимаемых мерах сталинским руководством по отражению нападения Германии за несколько часов до начала войны? Да потому, что Сталин, наконец-то, поверил в агрессию гитлеровской Германии, и в принимаемых им мерах в эти предгрозовые часы проявился наивысший момент истины, кульминация череды роковых ошибок руководителя огромного государства, неожиданно оказавшегося жертвой агрессии вопреки всем его предвоенным планам в отношении Германии. Хорошо известно, что Жуков как начальник Генерального штаба РККА до июня побывал в кабинете Сталина 33 раза, да в июне, перед началом войны, 10 раз, и не случайно беседы с вождём длились по несколько часов за один заход. Зачастую в этих встречах принимал участие и нарком обороны Тимошенко. О чём у них шёл разговор при столь длительных и частых встречах, мы, к сожалению, никогда не узнаем, документов о тех своих встречах эта великая троица нам не оставила, а можем только предполагать, хотя любые предположения в таком серьёзном деле просто неуместны. В своей книге о войне, как говорили, самой правдивой, он об этих встречах ни слова не пишет. И напрасно. Тем не менее, нас интересует мнение Жукова и Тимошенко в эти драматические часы при принятии самого главного решения в преддверии нападения Германии.

Были ли у них со Сталиным разногласия по поводу принятого им решения, и если были, то почему они не написали официального письменного несогласия, а отделались устными замечаниями, как вспоминал впоследствии Жуков. Но доверять его послевоенным воспоминаниям надо с большой осторожностью. Более того, нужно обязательно просеивать через мелкое сито каждое выражение Жукова, чтобы выловить из его слов крупинку правды. Тем не менее, странно всё это и совершенно непонятно. Невольно создаётся впечатление, что никаких разногласий с вождём по принятому решению у наркома обороны Тимошенко и начальника Генерального штаба Жукова не было и не могло быть в принципе. Скорее всего, оба в привычном подобострастии от постоянного страха впасть вождю в немилость согласно кивнули, разом встали со стульев и ринулись выполнять преступную директиву.