Размышления о чудовищах - [79]

— Что хочешь, Мария.

…И мы уже были в «Оксисе», потрепанном царстве безымянности и подделки, погруженные в ирреальность грима и масок, — скрывающиеся марионетки, на одну ночь сбежавшие от самих себя. (Или что-то вроде.)

— Ты, как всегда, верен традиции, Йереми. Оделся колдуном, — сказал Йусупе, швейцар «Оксиса». — Остальные уже внутри.

И действительно, остальные были внутри: Хуп, одетый цыганом-наркоторговцем, с пальцами, унизанными кольцами, с запястьями, увешанными браслетами, с медальоном размером с яичницу на груди, в черном парике с маленькими блестящими кудряшками; Бласко превратился в мертвеца (более или менее) при помощи белого грима, хотя на нем был всегдашний черный костюм, а Мутис — во что-то непонятное: существо, среднее между попрошайкой и доктором honoris causa, поскольку он надел тунику с заплатами, а на голову — желтую академическую шапочку. Чуть позже пришла апокрифическая часть нашей шайки, так сказать: Тот, Кто Был оделся гладиатором, опоясав торс кожаными ремнями, а на половине спины, остававшейся открытой, видна была татуировка в виде бабочки размером со страуса; Кинки нарядился Зорро, со всеми атрибутами, а зловредный Молекула (он оставил Снаряда дома, с пирамидой банок пива, так он нам сказал) остроумно натянул на голову резиновую шапочку, запихнул свое маленькое тельце в белый костюм из лайкры и нацепил на задницу очень длинный хвост.

(— Что у тебя за костюм, братишка? — спросил его Хуп, и Молекула незамедлительно раскрыл ему свой секрет:

— Я сперматозоид, засранец, неужели не видно?)

Потом пришла Рут, gore-нимфа Мутиса, как всегда, одетая в траур, хотя с лицом, выкрашенным желтой краской, и с волосами, заплетенными в две косички:

— Я — в костюме изнасилованной вьетнамки.

(?)

В общем, мы все сидели там, каждый месил в душе свои самые насущные фантазии: торопливые алхимики.

— Ты принял эту гадость? — спросил я Хупа.

(«Эта гадость» — вещество, известное как GHB.)

— Да, и наш друг Тот, Кто Был, и Кинки, и мой двоюродный брат. И у нас уже крыша поползла.

Бласко, со своей стороны, увлекающийся наркотическими коктейлями (отчасти из-за своего положения наркотического попрошайки) съел половинку трипи из целой, что я подарил ему, и целую таблетку спида, переданную ему Мутисом, однако, поскольку он всегда пьет море алкоголя, результаты бывают самыми непредвиденными: ему то кажется, что он видит летающих чудищ, то он думает, что находится в раю, первое — чаще, чем второе. Не стоит даже упоминать, что молчаливый Мутис сильно накачался спидом, и полагаю, что Рут тоже. Я, намеренный подбросить дров в топку корабля, принял одну экстази и держал в кармане еще три, на всякий случай. (На случай, если мухи споют мне свою песню: зззззззззз). (Песню сна, которой невозможно сопротивляться, источающую грезы[37]).

— Привет.

Мария пришла, само собой, не в костюме Клеопатры, но по крайней мере она сделала все, что было в ее силах, чтобы присоединиться к миру колдовства: она надела белый халат, небесно-голубую соломенную шляпу, ожерелье из зубов акулы и нарисовала себе на правом глазу звезду. Тот, Кто Был незамедлительно к ней прицепился:

— Я гладиатор, бросивший свою душу львам, и львы умерли от яда. Я заставлял течь тщеславную кровь в цирках мира. Я видел, как сотни людей собирают свои собственные кишки. Я видел, как ужас мгновенно застыл в глазах армянского борца, когда я одним ударом отрубил ему руку, а всего лишь секунду спустя вскрыл ему брюхо, как человек, вскрывающий зловонный грот. Я видел, как плачут среди ночи непобедимые гиганты из Эфиопии. Так что, сеньорита, одетая ходячим абсурдом, не потанцуете ли со мной?

Но Мария сказала ему, что нет.

(— Слушай, что за костюм у этого твоего друга? Безумного поэта дискотек, или что-то вроде?)

Мне трудно было говорить с Марией, уделять ей внимание, даже смотреть на нее, отчасти потому, что ее компания была балластом в ситуации, когда человеку обычно хочется пуститься по воле волн, в этом-то и состоит достоинство таких праздников: в блуждании без компаса. Отчасти по этой причине, как я уже сказал, но отчасти также потому, что иногда экстази вызывает сложную реакцию, и тебе начинает думаться, что все жаждут оторвать тебе голову и насадить ее на кол, что все смотрят на тебя, как смотрит гриф на умирающего кабана, и тогда ты начинаешь ощущать свое тело некой хрустальной конструкцией, и видишь взгляды, прикованные к тебе, и видишь типов с враждебными глазами, продвигающихся на твою территорию, чтобы толкнуть тебя, чтобы растоптать тебя, чтобы сказать тебе, что им не нравится твое лицо и они собираются разбить его. (Конечно, это всего лишь психотический обман, по крайней мере в теории, но со всеми недостатками абсолютной уверенности.) Я смотрел на Марию и вспоминал о приговоренных к смерти собаках, и не мог выдержать ее взгляда, и хотел, чтобы она ушла, и хотел действительно быть волшебником Мерлином, чтобы заставить ее исчезнуть одним взмахом моей волшебной палочки, но Мария по-прежнему была там, рядом со мной, склонившись ко мне, невыразительная и погруженная в себя, — она пила прохладительный напиток с лимоном и качала правой ногой в такт музыки, чужая в этом мире людей, набравшихся по самые брови, одетая причудливой куклой.