Разлюбовь, или Злое золото неба - [28]

– О, Генка, привет!

Генку я знал еще с абитуры: мы жили в одной комнате, он поступал на драматургию, я – на прозу. Под псевдонимом Вадим Парнов Генка уже тогда писал остросюжетные фантастически-эротические пакости, которые с удовольствием печатали крупнейшие издательства, и был человеком неглупым, хитрым и удивительно предприимчивым. Самую фиговую ситуацию он умел разворачивать в свою пользу, а уж о его способности договориться с кем угодно ходили легенды. Когда кого-нибудь с курса собирались выгонять, обычно Генка в качестве парламентера шел к ректору отмазывать фигуранта. У него это хорошо получалось. Одновременно с Литинститутом Генка ухитрился поступить еще и в бывший ВГИК, на высшие режиссерские курсы, – стихия кино манила его двумя руками. И еще на абитуре, прочитав какой-то мой рассказ, он усмотрел во мне сценариста. «У тебя же чувство сюжета, старый, – сказал он между двумя стаканами „Гжелки“, – это же видно невооруженным глазом. Замормудим сценарий на пару?» В общем, за один только первый курс мы состряпали с ним штук пять сценариев, которые он куда только не предлагал. Но – увы. Зато один из его романов, написанный от лица раскаявшегося киллера, попал на глаза режиссеру Евгению Хавтану, тот его мигом экранизировал, начав тем самым раскрутку бренда «Вадим Парнов». Сериал «Время огня» два раза показали по НТВ, Генке начали поступать интересные предложения, и он перекинулся на заочку. Я слышал, что он прочно завязался с ТВ, купил где-то под Москвой дачу, хорошую машину и все такое. Когда у тебя под ногами сплошной гололед, особенно приятно встретить старого другана, который в порядке. Его покой передается тебе. Да и деньжат есть у кого перехватить.

– Опа! – подбоченился он. – А вот и Андрюха Мартов тут как тут! Здоро-ово! А я тебя сначала не узнал. Смотрю, идет какой-то хрен с усами во весь бубен, только по куртке и идентифицировал. Чего худой такой стал, Андрюх? Девочки покоя не дают, да? Ты всегда, старый, девочкам нравился, помню, помню, да! И Верку помню, и Светку помню, и Женю помню…

– Не Женю, Ген, Жанну, наверное, – вздохнул я.

– Жанну? – Он призадумался. – А по-моему, Женю. Рыженькая такая, симпатичная, откуда-то из Сибири. «Поэзия, – говорит, – это езда, вы сами знаете куда…»

– Это Жанна. Она теперь в Бордо. За французского ажана вышла замуж наша Жанна.

Да, по всему было видно, что Генка в порядке: спокойный, как саратовский холодильник, в дорогой легкой дубленке, слегка поддатый, хорошо загоревший, бородка аккуратно пострижена, курит дорогие сигареты, никуда не спешит. Он приезжал на кафедру зарубежной литературы по каким-то своим заочным делам, кого надо не застал и собирался было отваливать. И тут – я.

– Поехали ко мне? – предложил он.

– К тебе? – Я призадумался. – Ты, говорят, дачу купил?

– На какие, интересно, бабки? Кто-то, Андрюх, понт пустил, что я при больших гонорарах. То один, то другой звонит – дай, мол, взаймы штук десять баксов. Да нету у меня. Были – кончились. Иди сдавай свои книжки, я тебя жду. А хочешь, с ректором перетру твою тему? Бля буду – договорюсь. Упадешь на заочку, годик отдохнешь – вернешься на очное. А?

– На фиг, Гена, – сказал я. – В гробу я видал этот институт. Вместе с литературой.

– Опа! – удивился он. – Как и всякая противоречивая натура, Андрей Мартов время от времени переживал период глубокого разочарования в кириллице…

– Жди в «стекляшке», – сказал я и пошел в библиотеку.

Он сторожил здоровенную дачу композитора Михайлова в Переделкино, недалеко от кладбища. Сейчас на даче были хозяева, Борис Михайлов с компанией: приехали на уикэнд. Во дворе стояли машины, с веранды раздавалась музыка, за домом жарили шашлыки, поэтому, чтобы никому не мозолить глаза, мы нырнули в Генкину «летнюю резиденцию». Прежде здесь был капитальный гараж, остались кое-какие запчасти, двигатель, аккумуляторы, старомоднейшее зарядное устройство, похожее на радиоприемник времен Великой Отечественной войны; была тут и смотровая яма, откуда тянуло холодком и далеким, почти потусторонним духаном бензина.

– Я от этого запаха с детства тащусь, Андрюх, – признался Гена. – Видно, чего-то не хватает организму. И мел уважаю. А ты мел уважаешь?

– Я, Гена, все больше ударяю по вермишели «Ролтон», которую варить не надо. Тоже, знаешь, вещь. А организму твоему не хватает кальция.

– Вермишель, Андрюша, это не еда! – строго сказал Гена. – Это совершенно беспонтовый продукт. Мясо надо жрать, понял? С чего начнем? У меня есть три бутылки «Парламента» и семнадцать бутылок бренди.

– Сколько? – ужаснулся я.

– Семнадцать. Одна, правда, начата. Думаю, нам хватит на первое время. Бренди хороший, это мой гонорар.

– Это где же такие гонорары? – удивился я, рассматривая бутылку «Жан де Шевиль. Наполеон».

– А места надо знать, Андрюх. Хотите, говорят, ящик коньяку за статью о вашем отношении к ненормативной лексике в современной литературе, Геннадий Яковлевич? Тысяча слов плюс пара цитат из Уэлша, Лимонова и тэ дэ. Я говорю: хочу.

Над ямой низко висел гамак, а в нем братски дремали два кота – черный и серый.

– Вон тот, Андрюх, светленький, это Эскиз. Очень хитрый, осторожный и любопытный. Ты думаешь, он спит? Он сейчас совсем не спит, а все видит, слышит и запоминает. Такой, знаешь, Рихард Зорге! А вот этот, черный, называется Джордж. Кофе со сливками любит, да и вообще удивительный кот. Во-первых, фиксатый. Рандолевая, понял, фикса стоит слева сверху, и ты пойми, что я, Андрюх, не шучу. Этим не шутят. Во-вторых, каждый час, минута в минуту, начинает мяукать. Я проверял по будильнику – все точно. Да и вообще тут полон дом чудес. Взять хотя бы вот эту лампу дневного света. Пошли во двор, я тебе покажу, как она включается. Видишь, столб стоит? Бери кирпич. Попадешь отсюда?.. А ну еще разок попробуй… Последняя попытка Андрея Мартова включить верхний свет в гараже!