Разлуки и радости Роуз - [52]

— Какие именно? Их здесь не счесть.

— Вот, — сказал он. — Следи за моей рукой. — Тео встал за моей спиной и положил левую руку мне на плечо. От внезапного прикосновения сердце у меня подпрыгнуло. Потом он вытянул передо мной правую руку, коснувшись моей щеки рукавом лыжной куртки. И хотя от холода щипало кожу, я ощутила теплую волну, поднимающуюся от груди к щекам. — Теперь видишь? — тихо спросил он. Когда он говорил, я чувствовала его теплое дыхание у уха. Почему-то мне стало неловко, я, прищурившись, посмотрела на небо и увидела две яркие звезды одинакового размера.

— Это Кастор и Поллукс, небесные близнецы, — сказал Тео. — Они были сыновьями Леды, а Зевс превратил их в созвездие Близнецов, чтобы они вечно были неразлучны.

Я подумала о Белле и Беа.

— А Орион был охотником?

— Да. Он хвастался, что может убить любое существо на Земле. Но забыл о скорпионе, и тот ужалил его, когда выполз из норы. Боги воскресили Ориона на звездном небе, но Скорпиона тоже отправили туда, правда, так далеко, чтобы эти двое никогда больше не встретились. У меня есть бренди. — Тео достал из кармана набедренную серебряную фляжку. — Хочешь глоток?

— Все эти мифы есть в твоей книге? — спросила я, глотнув бренди.

— О да. Людям нравятся сказки и легенды. Видишь мерцающую звезду — вон там? Это Алгол, вершина головы Горгоны, чудовища с головой из змей, которое убил Персей. Алгол — парная звезда, — продолжал он. — На расстоянии парные звезды выглядят как одна, но на самом деле это две звезды, одна из которых часто ярче другой. Они вращаются друг вокруг друга, соединенные гравитацией в вечные объятия.

— А откуда берется гравитация? — спросила я, когда мы уселись рядом на качели.

— Никто не знает. Известно только, что гравитация — это взаимное притяжение, которое действует на все частицы вещества во Вселенной. И чем ближе эти частицы, — мягко добавил он, — тем сильнее притяжение.

— О, — пробормотала я. — Понятно.

Минуту или две мы сидели, глядя на небо, погрузившись в странное молчание. Мягко покачиваясь на качелях, Тео рассказал мне о галактиках, которые целуются и сталкиваются; о сверхновых — звездах в предсмертной агонии, которые взрываются, излучая сияние миллиардов солнц. Рассказал о туманностях, громоздких облаках сияющего газа, которые парят в космосе, словно толстые медузы.

— Это потрясающе, — в бессилии проговорила я, посмотрев наверх. — Эта громадность в голове не укладывается.

— Да. К примеру, ближайшая от нас звезда. Альфа Центавра, всего в четырех световых годах, не так уж далеко на первый взгляд. Но на самом деле это больше, чем двадцать пять триллионов миль. Одна наша галактика так огромна, что Солнцу требуется двести двадцать пять миллионов лет, чтобы один раз обойти ее центр. Медленнее улитки.

— Невероятно. — Я затаила дыхание.

— После этого наши повседневные тяготы уже не воспринимаются так серьезно, — добавил он, усмехнувшись. — Налоги, штрафы за парковку, посещение зубного, даже развод.

— Ты прав. — Ненависть к Эду вдруг показалась мне смехотворной и абсурдной. Мы оба — не более чем одна миллиардная субатомная частица в безграничном космосе. — Великолепно, — сказала я. — У меня нет слов.

— Да, — ответил он. — Великолепно. И что самое интересное, когда мы смотрим на звезды, на самом деле мы видим прошлое.

— Как это?

— Ведь их сияние достигает Земли спустя какое-то время. Глядя на Сириус, самую яркую звезду на небосводе, мы видим его таким, каким он был восемь лет назад — ведь он находится от нас на расстоянии восьми световых лет. А некоторые из галактик, сфотографированных телескопом Хаббл, в миллиардах световых лет отсюда. Их свет путешествует сквозь космос тысячелетиями — возможно, сейчас их уже и не существует. Вот в чем смысл астрономии, — тихо проговорил он. — Она позволяет заглянуть в прошлое. Понять наше происхождение.

— Понять наше происхождение… — задумчиво повторила я. — Любующийся Луной, — вдруг произнесла я.

— Что?

— Анаграмма слова «астроном»[30], — я только что поняла.

— Любующийся Луной, — повторил Тео. — Как красиво. Ты мастер составлять анаграммы, да? — добавил он.

— Этому легко научиться. Ты находишь параллельные значения, переставляя буквы, располагая их в другом порядке.

— Ты любишь, чтобы все было по порядку, да, Роуз?

— Да. И всегда любила. Я даже из имен часто составляю анаграммы.

— И какая же анаграмма у имени Роуз?

— Узор.

— Не только. Эрос[31].

Я взглянула на него.

— Да, и Эрос тоже.

Он опять поднял глаза. Внезапно у нас над головами пронеслась вспышка, оставляющая за собой яркий свет.

— О-о-о — метеорит! — воскликнула я. — Нет, это не метеорит. Это всего лишь фейерверк, — засмеялась я. И посмотрела на часы: без двадцати двенадцать.

— Хочешь еще бренди? — спросил Тео. Издалека доносились звуки праздника. — Наверное, нужно пить шампанское. Я рад, что этот год наконец закончился.

— И я. Я дважды переезжала, вышла замуж, рассталась с мужем, и все за двенадцать месяцев. Не слишком ли много грандиозных жизненных событий для одного года?

— Да уж. Интересно, каким будет этот год, — тихо добавил он.

— Если бы ты был астрологом, а не астрономом, ты бы знал.