Разлуки и радости Роуз - [145]

— Спасибо, Тео. — Я поцеловала его. — Чудесный подарок!

— Тебя ждет звездная жизнь, Роуз. Буду дарить тебе по подвеске на каждый день рождения.

— Интересно, сколько их еще будет?

Он улыбнулся:

— О, очень много. И у тебя уже есть одна подвеска, Роуз. Кроме звездочки.

— Да. — Я вспомнила про лампу Аладдина. — Я знаю.

— Я подумал, что, может, однажды ты захочешь и ее повесить на этот браслет.

— Да. Ты прав. Может, и повешу.

— До сих пор никаких новостей? — Я покачала головой. — Тогда лучше выкинь это из головы. Подожди еще недельку, потом опять напиши миссис Уилсон: вдруг на этот раз она ответит. Я поставлю открытки на каминную полку, ладно? — Он пошел в гостиную, а я принялась собирать тарелки и стаканы. И тут он появился в дверях с конвертами в руках.

— Посмотри, — сказал он. — Они лежали на столике в прихожей. Когда я зашел, они были на коврике.

Ну конечно. Готовясь к празднику, я совсем про них забыла. Там были три открытки к дню рождения, телефонный счет и два письма, одно с пометкой «Конфиденциально», которое Беверли переадресовала с работы. Это было очень короткое письмо, написанное от руки.

Дорогая Роуз. Мы никогда не встречались, но вы должны знать, что хотя Джон все еще в критическом состоянии, но уже заметны первые признаки выздоровления после пересадки костного мозга на прошлой неделе. К нашему огромному облегчению, после года страданий, которые нам пришлось пережить, Эд согласился сдать анализы и оказался идеальным донором. Большое спасибо, Роуз, вы сыграли неоценимую роль в выздоровлении Джона. Мы любим вас и будем обязаны вам вечно.

Клэр Райт.

— Ты проникла мне под кожу… — напевал Тео, моя посуду. — Ты у меня глубоко… Роуз, что с тобой?

— Что?

— Что с тобой? У тебя грустный вид.

— Нет, нет, вовсе не грустный.

— Что-то случилось? — Я кивнула. — Можно взглянуть? — Он вытер руки, и я протянула ему письмо.

— Слава богу, — вздохнул он. — Значит, он наконец сделал то, что должен был сделать. Твое отношение к нему изменилось? — спросил он, отдав мне письмо.

Изменилось ли мое отношение к Эду? Очень хороший вопрос.

— Да, — искренне ответила я. — И нет.

Тео принялся мыть стаканы, а я взглянула на второе письмо большого размера, пухлое на ощупь, с какой-то странной яркой маркой с надписью «Новые горизонты!» — даже не маркой, а наклейкой. Наверное, какая-нибудь реклама, подумала я, потом перевернула конверт, и мое сердце остановилось. Письмо было из Австралии и адресовано Роуз Райт. Когда сердце вновь заколотилось, я сильно дрожащей рукой поддела ярлычок. Пульс бился как ритуальный барабан. Я вынула запечатанный конверт с надписью «Для Роуз» и письмо, напечатанное на компьютере с обеих сторон листа. Письмо было от человека по имени Деннис Торнтон, который жил в Аделаиде. Я начала читать, осознавая, что почти не дышу: в легких не осталось воздуха.

Дорогая Роуз, я не знаю, как начать это письмо, но я полагаю — более того, я уверен, — что я — ваш отчим…

— Случилось, — сказала я Тео. — Это оно. — Я посмотрела на часы: мне хотелось точно знать, сколько сейчас времени. Без четверти двенадцать. Без четверти двенадцать, суббота, первое июня. Этот момент я буду помнить до конца жизни. Тео выключил воду, облокотился о кухонный стол, а я продолжила читать.

Шесть недель назад друг семьи Марджори Уилсон написала моей жене Рейчел — вашей настоящей матери…

Мою мать зовут Рейчел, изумленно подумала я. Ее зовут Рейчел. Как будто в темной комнате внезапно зажегся свет.

Письмо миссис Уилсон было коротким, и к нему прилагалась копия объявления, которое вы разместили в газете по поводу брошенного в 1962 году ребенка. Миссис Уилсон тактично намекнула, что Рейчел, с которой она поддерживала время от времени дружескую связь, может это заинтересовать. И она оказалась права. Я говорил с миссис Уилсон по телефону, и она сказала, что ваше объявление и указанная в нем дата заставили ее задуматься. Она сказала, что у нее всегда были сомнения по поводу того, что же на самом деле произошло с ребенком, которого она приняла и о котором помогла заботиться летом 1962 года. Связавшись с вами и убедившись в том, что вы и есть та девочка, она написала моей жене.

Роуз, я узнал о вашем существовании всего два года назад. Я подозревал, что в прошлом Рейчел есть темные пятна, которые не дают ей покоя: она говорила, что совершила «страшный грех». Как-то раз, под действием алкоголя, в слезах, после крестин (она всегда ненавидела крестины), она призналась, что ее «наказывают» за это. Она никогда не говорила, что это за «грех», и я никогда не спрашивал. Но в октябре 2000 года она рассказала мне правду.

Даже спустя столько лет воспоминание о том, как она произвела вас на свет и бросила, приносило ей жуткие мучения. Мне было ее очень жаль — и вас тоже, Роуз. Не мое дело объяснять, что произошло, это должна сделать Рейчел. Я прилагаю ее письмо, которое она продиктовала мне восемнадцать месяцев назад. Я так надеялся, что однажды смогу передать его вам. Этот день настал…

Мою маму зовут Рейчел, радостно подумала я. Ее зовут Рейчел, она написала мне письмо, и я с ней увижусь! Я взяла конверт и, хотя прошло сорок лет, узнала ее крупный круглый почерк, которым она написала записку в тот день. Интересно, как скоро мы увидимся? Буду ли я называть ее «Рейчел» или «мама»?