Разлуки и радости Роуз - [106]

— Я… — Уголки глаз защипало от слез.

— Неужели тебе не хочется поговорить с ней, спросить ее о том, кто ты такая?

— Я… — Щеки у меня горели, очертания лица Тео стали расплываться.

— Тебе хочется, Роуз, — настойчиво проговорил он. — Я уверен. — Я разглядывала свои колени. — Я прав?

— Да, — всхлипнула я. — Я хочу ее найти. Хочу познакомиться с ней. Конечно, хочу. Но не могу.

— Нет, можешь!

— Нет. Не могу. Все намного сложнее, чем ты думаешь.

— Неправда.

— Правда!

— Почему?

— Не могу объяснить.

Тео протянул мне свой носовой платок, и я промокнула слезы.

— Роуз, — произнес он. — Я не хочу причинить тебе боль, но, по-моему, мне известна причина.

Я подняла голову и широко раскрыла глаза.

— Это невозможно, — хрипло прошептала я.

— Возможно. Я догадался.

— О чем?

— Ты боишься. Боишься, что твоя мать не захочет тебя знать и ты не сможешь этого вынести, потому что тогда получится, что она отвергла тебя дважды.

— Извините, доктор Фрейд, ваш диагноз неверен.

— А по-моему верен. И я прекрасно тебя понимаю: тебе казалось, что твоя мать тебя отвергла.

— Мне это не казалось. Она на самом деле меня бросила, — горячо возразила я. — Но какая теперь разница, — добавила я. По щеке скатилась обжигающая слеза.

— Тогда почему ты не можешь отыскать ее, Роуз? Существуют специальные агентства, частные детективы и розыск по интернету. Будет не так уж сложно все распутать.

— Нет!

— Почему нет?

— Потому что…

— Почему?

— Потому что нет, вот почему.

Лицо Тео выражало смесь сострадания и полного непонимания.

— Роуз, — нежно проговорил он. — Объясни мне толком, чтобы я понял. Почему ты не можешь разыскать мать? Она отдала тебя в приют, поэтому наверняка есть документы, которые помогут установить ее личность.

— Нет никаких документов, — сказала я. — В том-то и дело. Нет никаких бумаг. Ничего нет.

— Как это нет? Они утеряны? Или был пожар, и они сгорели? — предположил он. Я отрицательно покачала головой. — Тогда в чем же причина? — не отступал он. — Почему ты не можешь попытаться разыскать ее?

— Потому, — произнесла я, чувствуя, как в груди расползается чернота, — потому, что меня не отдали в приют, как ты говоришь. — Я смотрела на него, кровь пульсировала в висках. Я слышала тяжелые удары своего сердца.

— Как это? — сказал он. — Не понимаю.

Ну вот, подумала я. Сейчас или никогда. Настало время.

— Меня нашли, — сказала я. — Нашли на улице. Меня выбросили. — Я закрыла лицо руками.

— О Роуз. — Повисла минутная тишина, затем Тео взял меня за руку.

— Меня выбросили. Как мусор. Выкинули. Как отходы, как отбросы. Как ненужную вещь. Оставили на улице, словно лишний багаж. Ну вот, — простонала я. — Теперь ты знаешь. Вот что со мной случилось, Тео. — Горло саднило от сдавленных рыданий, дыхание стало прерывистым.

— О Роуз, — повторил он. Я заплакала, как ребенок, — безутешно, вздрагивая от горя. — Мне так жаль… но где? Где тебя нашли?

— В тележке из супермаркета на парковке! — прокричала я.

— О боже. — Он потерял дар речи. — И… когда ты это выяснила?

— Когда мне было восемнадцать, — сказала я, потянувшись за бумажной салфеткой. — Увидела запись об этом в свой восемнадцатый день рождения! В графе «имя матери» значилось «неизвестно», в графе «имя отца» — тоже «неизвестно», «место рождения» — «неизвестно», правда, там была приписка: «Ребенок найден на кооперативной парковке для автомобилей в Чэтхеме, графство Кент, 01.08.62». В графе «дата рождения» говорилось «неизвестно, возможно 01.06.62», потому что, когда меня нашли, мне было примерно восемь недель.

— Восемь недель?

— Да, она держала меня восемь недель, — всхлипнула я. — Целых восемь недель, два месяца, и только потом решилась. Это было самое обидное. Знать, что она была со мной так долго. Знать, что она кормила меня, брала на руки, убаюкивала… — Я замолчала.

Он подошел, сел рядом со мной на диван и обнял.

— Бедняжка Роуз, — прошептал он. — Бедняжка Роуз.

— И когда я вернулась домой и рассказала матери, что видела, она обронила: «О да, я смутно припоминаю, что в газетах что-то писали о брошенном младенце». Но больше она никогда об этом не упоминала, и папа тоже. И я никогда об этом не заговаривала, потому что с того момента меня переполняла ненависть. Я уже не мечтала найти свою настоящую мать, как раньше. Было трудно поверить, что она так со мной обошлась, поэтому я вырезала ее из сердца. Вырезала, как опухоль, Тео, вырвала с корнем, потому что лишь так смогла бы выжить. Я отправила ее в чулан памяти, заперла дверь, и с тех пор эта дверь намертво закрыта.

— Ты жила с этим двадцать лет, — тихо проговорил он, — и ни разу ни с кем не поделилась? — Я кивнула. — О Роуз. Это же невыносимо, — сказал он.

— Для меня да.

— Но и для нее тоже. Бедная женщина, — пробормотал он. — Она была в отчаянии. Наверное, она вспоминает о тебе каждый день. Значит, твои приемные родители узнали о тебе из газет?

— Да, — прошептала я. — Они жили в Эшфорде, в тридцати милях от того места, но кто-то оставил в магазине моего отца экземпляр «Чэтхем ньюс», где и напечатали мою историю. Мать работала в городском совете и знала одну женщину из социальной службы в Кенте, так что они подали заявление на усыновление. И взяли меня к себе. По одной простой причине — им казалось, что они выполняют свой «христианский долг», как они выразились. Когда я прочла эту фразу в письме отца, в моем сердце будто что-то оборвалось.