Разлучница - [96]

— Мы никуда не торопимся, — заметил он.

Но Жасмин отрицательно мотнула головой и опустила руку в воду.

— Это из-за меня? — спросил Фальк.

Жасмин молчала. Ее пальцы скользили по воде и оставляли за собой едва заметный след. Вытащив руку из воды и вытерев ее, Жасмин посмотрела на Фалька.

— Почему ты до сих пор не рассказал своей матери, как я зарабатываю деньги?

— Я и не думал, что для тебя это важно — расскажу я ей или нет.

— Понятно. Ты намекаешь, что я должна это сделать сама.

Фальк не торопился отвечать, и его красноречивое молчание только подтверждало ее догадку.

— Фальк, но это ведь не так легко, как может показаться на первый взгляд. Я не могу просто так ей рассказать, почему приехала на Троицу в Пеерхаген. Ведь тогда придется признаться, что и ты обо всем знал. И как Адельтрауд отнесется к своему любимому сыночку, который все знал и ничего не сказал? Ты не боишься, что она разочаруется в тебе?

Фальк с недоумением посмотрел на Жасмин, а потом ответил:

— А ведь правда. Я даже об этом не подумал.

— Вот видишь! — Жасмин улыбнулась, довольная тем, что он согласился с ней.

— И все-таки нет, — сказал он вдруг. — Твоя тактичность здесь излишня. Мама не стала бы на меня сердиться из-за того, что я держал язык за зубами.

— Ты в этом уверен?

— Абсолютно. Для моей матери я самый лучший и самый красивый, независимо от того, что я делаю. Она ведь моя мать.

На лицо Жасмин, блестевшее в рассеянных лучах знойного летнего дня, упала тень. Фальк замолчал и нагнулся.

— Разве твоя мать не такая?

Она смущенно улыбнулась.

— Моя мать, сколько я помню, всегда боялась, чтобы я не опустилась на дно.

Фальк засмеялся.

— Но для своего отца ты уж точно была принцессой?

— Я так не думаю. — Она с горечью усмехнулась. — Я выросла среди машин, и, пока мне не исполнилось четырнадцать лет, все принимали меня за мальчишку.

Фальк продолжал налегать на весла, и лодка беззвучно скользила по водной глади озера.

— Мой отец выдает ссуды под залог автомобилей. Я привыкла к тому, что каждый день кто-то приезжал к нам на блестящей машине, а уходил от нас пешком.

— Другими словами, — сказал Фальк, ловко взмахивая веслами, так что не было никаких брызг, — в отличие от меня тебе неизвестно чувство, когда ребенка со всех сторон окружают любовью.

— И кого же так любили? — уязвленно спросила она.

— Меня, — коротко ответил Фальк — Я каждой клеточкой чувствовал любовь своей матери. Ты думаешь, почему я вернулся? Уж точно не потому, что я какой-нибудь мазохист и мне нравится, когда отец принимает меня за безответственного шута.

Она улыбнулась.

— Но у тебя есть склонность к самобичеванию. И с этой точки зрения довольно странно, что ты согласился взять на себя управление концерном.

— Все потому, что мама боится за отца. Она считает, что он может надорваться на работе. У него проблемы со спиной и сердцем, и ему срочно нужно идти на пенсию. Но беда в том, что он никогда не согласится продать свою фирму кому-то чужому. В конце концов, он создал эту фирму. И как бы он ко мне ни относился, я его родной сын.

— Получается, что ты принес себя в жертву.

— Жертва — это громко сказано. Как видишь, я могу кататься с тобой на лодке по Ваннзе во вторник Знаешь, такая крупная фирма может полностью затянуть, и через тридцать лет, проснувшись в больнице, ты вдруг поймешь, что, посвятив всего себя работе, не заметил, что пришло время отправляться на Небеса.

Жасмин молчала, внимательно слушая его.

— Вообще-то, — продолжал Фальк, — я хотел открыть в Берлине офис эксклюзивного дизайна. У меня уже был магазин и несколько помощников, и я успел договориться о выдаче кредита. А потом вдруг умер Северин. И вот уже три месяца я работаю на фирме «Розеншток». У меня даже нет времени улучшить мою новую линию «Кларисса». Этим сейчас занимаются другие дизайнеры.

— Может, было бы лучше, если бы ты нанял себе исполнительного директора?

— Отец не согласится на это, во всяком случае сейчас.

— И когда это произойдет?

— Когда он отойдет в мир иной. Ведь фирма мне не принадлежит. Она останется мне только по наследству. Сейчас я исполнительный директор всего холдинга и получаю за свою работу немалые деньги.

Жасмин посмотрела на озеро и снова опустила руку в воду.

— Так странно, — задумчиво произнесла она. — Ты всегда говорил, что противился отцу и что тебе безразлично его мнение о тебе. На самом деле ты действительно никогда не боялся его, но и никогда ему не противился.

Фальк опустил весла в воду, и лодка остановилась.

— Что ты этим хочешь сказать?

Она посмотрела на него и мило улыбнулась.

— А то, что ты авантюрист. Если у тебя дальше ничего не будет получаться, то ты спокойно можешь стать камикадзе. Ниндзя никогда не плачет. Ты показал своему отцу рамки, но никогда не настаивал, чтобы отец их придерживался. Для дискуссии с ним тебе не хватает… терпения? Или храбрости? Кто спорит, тот может все потерять. А еще хуже, когда он вынужден идти на компромисс.

— Что-что?

— Мне кажется, что ты путаешь гордость с самоуважением. Кто умеет гордиться, тому плевать на мнение остальных. У кого есть самоуважение, он защищается, когда на него нападают.

— И выставляет нападающего за порог?