Разгуляй - [8]

Шрифт
Интервал

— Почему?

— Да потому, что эти доходные дома находятся в основном в центральной части города и живут в них, главным образом, старожилы — и еще лимитчики. Расселяя центр, мы экологически омертвляем город. Мы нарушаем какую-то уже сложившуюся общность людей, их притертость друг к другу, механически переносим их в иную среду, в иные условия. Кто-то идет на это с легкостью, кто-то — даже с радостью, потому что улучшаются жилищные условия. Но коренной москвич переносит этот процесс болезненно… Бунин как-то заметил, что благословен тот, кто родился и умер под родным кровом. Как верно это подмечено! Есть такое понятие — малая родина. Она, на мой взгляд, является краеугольным камнем любви к своему Отечеству… Мне кажется, я умру от ностальгии, если меня вытряхнут с моего Разгуляйчика. Во всяком случае, я восприму это как незаконную репрессию, ничем не заслуженную ссылку, опалу. Для меня там каждый камень, каждое деревцо, каждый куст, каждая колдобина на асфальте — родные и близкие.

— А вы давно там живете?

— Наша семья живет в этом доме с четырнадцатого года.

— Это что — особняк или доходный дом?

— Доходный — акционерного общества «Россия», постройки девятьсот двенадцатого.

— А где находится этот Разгуляйчик?

При случайном переиначивании на мой лад этого неведомого для постороннего человека слова какое-то сладостное тепло разлилось в душе моей и охота брюзжать пропала.

— А находится он промеж трех дорог — промеж Курской, Рязанской и Владимирской… Словом, это неподалеку от Красных ворот. — И опять мысль моя устремилась в наезженную колею. — Кстати, вот именно там, у Красных ворот, собираются сейчас расселять огромнейший доходный дом. Какое-то вдруг вошедшее в фавор министерство решило, видимо, утвердить свой престиж внушительной монументальностью и — соответственно — парадным подъездом. Но построить нечто эквивалентное — кишка тонка, а стеклом и алюминием уже все по горло сыты. Вот, видимо, и присмотрели. К тому же место удобное: центр, рядом метро и Садовое кольцо. Вот и оттяпали за милую душу… В этом доме в первые годы революции комендантом был Мате Залка. Вдова его рассказывала как-то, что проживало там в то время три тысячи человек. Представляете, что это за здание?! А теперь в этом контексте прикиньте еще два аспекта: во-первых, до каких гомерических размеров разрослись штаты наших ведомств — целый поселок чиновников, и это ведь только одно и не бог весть какое министерство. И во-вторых, сколько переселенных из этого дома коренных москвичей оказались обиженными, хотя, наверное, большинство получивших отдельные квартиры были довольны. Но ведь принцип социальной справедливости нашего общества сводится в конечном счете к тому, что, улучшая жизнь тысячам, мы не должны ущемлять интересов ни единого человека.

— Это, наверное, очень трудно, даже невозможно, чтобы на всех угодить.

— Конечно, трудно. Но мы и не выбираем легких путей. Легко складывать коробочки из кубиков. Куда сложнее комплексно решать градостроительные проблемы — причем решать многопланово и оптимально.

— Мне просто непонятно, разве нельзя для такого важного и ответственного поста подыскать знающего, принципиального человека? Вы вот несколько раз упоминали о главном архитекторе Москвы… Но неужели же все эти десятилетия московское градостроительство возглавляли либо конъюнктурщики, либо случайные люди?

— Почему же? Одно время главным архитектором Москвы был Петр Дмитриевич Барановский — человек высокого профессионального долга, энциклопедических знаний и беспримерного гражданского мужества. Но не очень-то балует судьба тех, кто не гнет шеи перед высокопоставленными невеждами… Словом, загремел Петр Дмитриевич. А на его место пришли градостроительные чудодеи. Они-то и проторили дорогу именитому творцу Нового Арбата. С его легкой, вернее, тяжелой руки и пошла полным ходом раскорчевка.

— Но почему же все-таки никто не протестовал против этой раскорчевки? — Девушка вдруг смутилась, потому что тема протестов уже была обговорена нами; она прижала к губам чуть согнутый палец и заговорила, уже как бы уточняя свою мысль: — Ведь есть же у вас Общество охраны памятников. Это у нас оно еще находится в стадии становления.

— Вот здесь вы в самую точку попали. Общество-то у нас есть. Да только Общество это, образно говоря, классовое и олигархическое. Внизу располагаются широкие народные массы действительно преданных делу энтузиастов. Ступенькой выше стоят те рядовые штатные сотрудники, которые тянут на себе весь огромный бумажный воз. В основном это милые девочки, тоже преданные делу, старающиеся чем-то помочь, но ничего не решающие. Над ними возвышаются начальники отделов-секций. Это, как правило, люди, либо никак не проявившие себя на государственной службе, либо где-то проштрафившиеся, а потому отправленные на почетное времяпровождение в тихую заводь Общества. Вроде бы и отделались от них, и ничем не обидели, и место почетное — что-то среднее между государственной службой и общественной деятельностью. Только сиди себе и не вякай. Как раз то, что нужно руководству и что по душе исполнителю: и волки сыты, и овцы целы. Ну и, наконец, генералитет — генералитет в буквальном смысле, только отставной. У нас почему-то считается, что, раз человек дослужился до высоких чинов, значит, он везде может руководить, вершить большими делами. Понятно, что в реальных областях такой человек не всегда потянет, а вот в сфере культуры для него — море разливанное. Предполагается, что здесь всякий человек справится. Ну а тем более, если командовал эскадрой, занимался воспитательной работой и идейно-политической подготовкой личного состава. Выходит дело, и здесь должен разобраться, что к чему. Главное, что линию будет проводить твердую и правильную… Такого вот адмирала и назначили в наше Общество заместителем председателя, ибо первым лицом избирается обычно классический «свадебный генерал» — какая-нибудь знаменитость. А всеми делами заправляют призванные из запаса настоящие генералы… Грибоедов бессмертен, он в далеком далеке предугадал нашу ситуацию — «Я князь Григорию и вам фельдфебеля в Вольтеры дам». Нам, правда, в Вольтеры выделили контр-адмирала. Сел он в свое кресло с большим апломбом. А как же еще иначе? У него три с половиной сотни адмиральского пенсиона, и столько же он получает еще от казны Общества. Прямо министр! С самого начала наш флотоводец повел себя круто, как в бою. Провел рекогносцировку и вызывает к себе ответственного секретаря: «Таких-то сотрудников подселить к тем-то, а в освободившемся помещении организовать красный уголок». — «Да как можно? — удивляется ответсекретарь. — Ведь в ту комнату никак не втиснешь еще троих человек. Эти-то сидят чуть ли не на головах друг у друга… Да и зачем нам красный уголок?» Адмирал нахмурился и говорит: «Отвечаю на ваши вопросы по мере их поступления. Во-первых, как вы будете выполнять мои распоряжения, меня не интересует. Во-вторых, как говорится, в тесноте, да не в обиде. Могут и по двое за одним столом сидеть — с каждой стороны по человеку. У нас, знаете, на кораблях — особенно на подлодках — острейший дефицит помещения, а работа — не в пример здешней — ответственная и сложная. Как-никак — боевая обстановка. Так что считайте, что и этот вопрос мы решили. И в-третьих, по поводу красного уголка, скажу вам откровенно, высказались вы беспринципно и политически близоруко», — «Но что мы поместим в красном уголке?» — оторопел наш видавший виды ответсекретарь. «Как это что? Поставьте стол поприличней, стулья. На стол положите газеты, популярную и общественно-политическую литературу. На стенах повесьте соответствующие портреты. Вот вам и красный уголок. Неужели своей головой уразуметь этого не могли? В армии-то вы хоть служили?» А наш ответ секретарь — Федор Иванович Мстерский — мужик тертый, малость психоватый даже. Фронтовик, ровесник адмирала, а может, даже годков на пять и постарше. Войну закончил капитаном — командиром разведроты, шесть боевых орденов. Он как услышал про армию, весь подобрался, подходит вплотную к адмиралу и так членораздельно, чуть ли не по слогам — в лицо ему: «В армии я служил по другой части — Берлин брал, Дрезденскую галерею спасал, через Хинган прошел… Знаете, что такое Хинган? Там солнце жжет по-страшней фаустпатрона… Порт-Артур вместе с моряками от японца очищал… Разным на войне заниматься приходилось. У разведки всегда много работы, сложа руки не сидели… А вот красные уголки организовывать не довелось!» — уже не сдержавшись, рубанул он. И пошло, и поехало. Сцепились они насмерть, так что разливали их водой уже на президиуме. Там вопрос решили в пользу Мстерского. Но адмирал в конце концов все же торпедировал строптивого разведчика — довел до инфаркта, а потом и вообще выпер с работы…


Рекомендуем почитать
Слово джентльмена Дудкина

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Маунг Джо будет жить

Советские специалисты приехали в Бирму для того, чтобы научить местных жителей работать на современной технике. Один из приезжих — Владимир — обучает двух учеников (Аунга Тина и Маунга Джо) трудиться на экскаваторе. Рассказ опубликован в журнале «Вокруг света», № 4 за 1961 год.


У красных ворот

Сюжет книги составляет история любви двух молодых людей, но при этом ставятся серьезные нравственные проблемы. В частности, автор показывает, как в нашей жизни духовное начало в человеке главенствует над его эгоистическими, узко материальными интересами.


Звездный цвет: Повести, рассказы и публицистика

В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.


Тайна Сорни-най

В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.


Один из рассказов про Кожахметова

«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».