Разгуляй - [3]

Зое ответил на следующий день. И странно — словно погода изменилась. Я писал в бурном киевском ритме, я заново переживал все то, что было в Киеве…

Пресс-центр вместе со штабом приехал в Киев за несколько дней до открытия Декады, и время это оказалось для меня самым напряженным: нужно было наладить контакты с местными газетами и радио, организовать пресс-конференцию, подготовить первые материалы для печати и проделать еще множество мелкой и хлопотной работы, которая обычно предшествует проведению фестивалей искусств. На этом, собственно, и завершилась деятельность нашей московской пресс-центровской группы, в дело включились киевляне, а о нас забыли — мы оказались в свободном режиме.

Но в первые дни дел было много, и побродить по Киеву — кроме вечерних прогулок по Крещатику да посещения Софии — мне не удавалось. На пятый, то есть на второй день после открытия Декады, я забежал на книжную выставку. Народу было много, и конечно же в основном все толпились у книг по искусству и у красочных стендов детской литературы. Я взял несколько интервью и разговорился с руководителем выставки Василием Ивановичем Тихоновым. Неподалеку от нас, ревностно демонстрируя свое служебное рвение, бдительно, с пристрастием наблюдал за порядком в зале Аркадий Семенович Шапиро. Сейчас он подозрительно поглядывал на девушку в легком бежевом пальто, листавшую альбом «Древнерусская живопись в коллекции Павла Корина».

— Аркадий Семенович наметил себе очередную жертву, — усмехнулся Тихонов.

— Старается, — тоже в шутку ответил я.

— Как бы он своим старанием не разогнал посетителей.

— Извините, — прервал нашу беседу интеллигентного вида мужчина в вельветовой куртке, — нельзя ли хотя бы при вашем посредничестве как-нибудь раздобыть коринский альбом? Я реставратор, в свое время проходил стажировку у Павла Дмитриевича, и книга нужна мне позарез… Может быть, есть какая-нибудь возможность выписать ее через Москву?

— Вряд ли мы сможем вам помочь. Книга давно разошлась. Даже у нас она в единственном экземпляре, — ответил Тихонов.

— А вот этот альбом вы видели? — указал я на любопытное, хотя внешне и невзрачное издание «Пермской деревянной скульптуры».

У меня были свежи впечатления от Перми, из которой я вернулся всего за три дня до поездки в Киев. Завязался разговор… Между тем девушка в бежевом пальто стояла рядом, внимательно слушая нашу беседу. По ее умным зеленоватым глазам можно было догадаться, что разговор интересует ее не из праздного любопытства. Когда я распрощался с собеседником и собрался было уходить, девушка спросила тихо, будто бы чуть робея:

— Если коринскую книгу достать трудно, то изданную на периферии «Пермскую скульптуру» и подавно нигде не найти?

— Вы знаете, может, по недоразумению, но, как ни странно, она довольно свободно продается в Москве. Возможно, есть она и в Киеве.. Но если нет, я могу посодействовать достать ее…

На этом знакомство с девушкой в бежевом пальто могло бы и закончиться, если бы я снова не встретил ее, выходя из Октябрьского дворца. По пути к Крещатику разговорились все о той же древности.

— Скажите, а что сохранилось в Киеве из старины, кроме Софии и Лавры?

— А вы первый раз в Киеве?

— По существу — первый. Два раза был наскоком. Да и теперь еще едва успел осмотреться и составить самое общее впечатление. Правда, вчера посетил Софию и до сих пор переживаю прямо какое-то гипнотическое действо Михайловских мозаик.

— Вы — искусствовед?

— Да, отчасти… Но сейчас — по журналистской части, — скаламбурил я.

— Тогда вам тем более нужно посмотреть город — и как журналисту, и как искусствоведу.

— А мне, знаете, хочется посмотреть его как обычному смертному ротозею.

— А на Владимирской горке вы были?

— Был. Вот это потрясающе! И вообще по первому впечатлению я безнадежно влюбился в старый Киев. Он какой-то уютный, элегичный… Только вот обидно, когда в этот, я бы сказал, домашний уют вдруг врывается этакая могутная монументальность.

— Это в основном административные здания.

— Может быть. Только от этого не легче. Взять, к примеру, улицу Кирова… Что там — академия и еще что-то в этом роде на другой стороне. Словно два грандиозных буфета выставили на бульваре.

— А вы Дом профсоюзов у Горки видели?

— Еще бы! Почти что римский Колизей, — усмехнулся я.

— Он построен на месте Михайловского златоверхого монастыря…

— Ну да?! Это место, где теперь пустырь?

— Здание не достроили: на пустыре такой же полукруг должен был замыкать все это сооружение.

— Бона что!.. Стало быть, и у вас здесь нашлись свои Корбюзье.

— Если бы Корбюзье, а то — совсем наоборот…

— Трудно сказать, какое из этих двух зол меньшее.

— Но Корбюзье — это все-таки, — девушка поднесла палец ко рту, как бы подыскивая нужное слово, — ну, что ли, законченная эстетическая система, а тут сплошь — аляповатая казенная эклектика.

— По этой законченной системе мы уже наломали дров. До сих пор остановиться не можем, раскорчевываем старую Москву.

— Но при чем тут Корбюзье?

— Ну а как же? Ведь это он по весне начавшейся реконструкции Москвы впорхнул к нам первой ласточкой. По его проекту предполагалось снести весь старый город, а на его месте возвести новый — из стекла и бетона.