Разгуляй - [11]

Но еще когда мы только подходили к Лавре, мои фантазии начали помаленьку меркнуть. Пышно украшенная лепниной ярко-лазоревая надвратная церковь так празднично сияла на солнце золочеными куполами, будто символизировала вход в обитель радости. Я попытался подавить в себе первые всплески неудовлетворенности и ничего не сказал Зое. А между тем мы шли уже по асфальтированной, тщательно подметенной и размеченной указателями территории Лавры, мимо ласково шелестящих куртин зелени, мимо отреставрированных — словно подрумяненных — строений. И все это купалось и нежилось в ослепительных лучах полуденного знойного солнца. Мы лавировали среди бесчисленных экскурсионных групп, которые, словно волны морского прибоя, перекатывались от одного памятника к другому, и я безучастно поворачивал голову налево-направо, мысленно возвращаясь к той строгой, величественной и непринужденной простоте, которой отмечен каждый камень, каждый свод Спаса-на-Берестове.

И вдруг Зоя, будто угадывая мое настроение, невзначай роняет:

— В последнее время я ничего не воспринимаю в архитектуре так близко, как двенадцатый век. Насколько все в нем предельно просто и мудро.

— Да уж, в двенадцатом веке такой колокольни не поставили бы, так же как и вон той надвратной церкви.

— А интересно было бы увидеть все это без перестроек и поздних украшательств, — мечтает Зоя.

«Умница, умница, — радуюсь я. — Конечно же тут нужно мозгами шевелить, а не просто вертеть головой…» — и с готовностью подхватываю:

— Ну еще бы!.. А вы в Новгороде Великом бывали?

— Нет.

— А в Пскове?

— Тоже не была, но мне очень хочется побывать. Я вообще путешествиями не избалована. Только вот в Москву изредка наведываюсь — на выставки. Да и то вечная проблема с гостиницами.

— Да, Москва-а! — блаженно вздохнул я, пропуская мимо ушей Зоино замечание о «вечной проблеме».

— А вам много приходится ездить?

— Приходится — в меру моих желаний, — при упоминании Москвы я сразу взбодрился и настроился на веселый лад. — А поскольку желания мои необузданны, то и мотаюсь я, как говорится, от Кронштадта и до Владивостока.

— Я думаю, что теперь, после института, мне тоже удастся поездить. Я даже студенческий билет не сдала — сказала, что потеряла, чтобы дорога дешевле была, — доверительно сообщила Зоя. — В Новгород, мне очень хочется в Новгород…

— В Новгороде один Торг чего сто́ит! Вот где дольше всего держалась традиция величавой простоты. И еще, знаете, на Севере нужно побывать — в Архангельской области, в Карелии, на Вологодчине. Там нарядность совершенно безыскусная и органичная. А здесь, в Лавре… Знаете, я что-то никак не могу здесь акклиматизироваться. Пойдемте в пещеры.

Воспользовавшись Зоиным студенческим билетом художественного вуза, мы миновали длиннющую очередь и, войдя в предпещерную часовню, направились к застекленным витринам. Вслед за нами вошла организованная группа. Экскурсовод предложила мужчинам снять головные уборы. И тут возникла перепалка с двумя посетителями, не пожелавшими обнажить свои почтенные головы. Я оглянулся: один из упорствующих был высокий худощавый мужчина в шелковой тенниске и полотняной с обвисшими полями шляпе, другой — восточного типа человек в тюбетейке, сапогах и плотном темно-синем костюме.

— Не сыму! — запальчиво повторял «шляпа». — Небось не в церкву пришел, чтобы шайку ломать.

— Но при входе в любое помещение мужчины снимают головные уборы, — резонно заметила экскурсовод.

— Неча меня учить! В настоящем музее сыму, а в церковном — ни в жисть!

— Он боится мозги застудить, — поддел кто-то из экскурсантов.

— Не подъелдыкивай! — огрызнулся «шляпа». — Умный нашелся! Тыщу лет дурачили русский народ! Вон какие хоромы понастроили на денюжки народные. При современной технике такой красоты создать не можем.

— А ты что — в халупе живешь?

— Почему в халупе? В современном доме. А что в нем! Ни красы, ни радости — одни стены.

— Ты в монастырь запишись. Глядишь, тебе особняк с колоннами выделят, — подначивал все тот же голос.

— Да его не примут, он некрещеный, — подхватил шутку другой.

«Шляпа» так и взвился — ощетинился, подался вперед, хотел что-то сказать, но тут подключился «тюбетейка»:

— Гражданы, ну чиво вы к ныму прысталы? Ны хочет снымат, каму таво хуже? У нас ныкто ныгде ны снымай — и нычево…

— У вас только галоши в мечети скидывают! — неожиданно для самого себя, резко повернувшись, бросил я.

— Чё к человеку пристали? — снова взвился «шляпа», и кадык на его длинной жилистой шее заходил вверх-вниз. — За-ради темного пережитка поповщины оскорбляете человека!

— Товарищи, прекратите пререкания! — рассерженно заговорила экскурсовод. — Мы не начнем экскурсии, пока не будут выполнены правила поведения в музее.

— Да сними ты шапку, дубина! — со злостью выпалил вдруг здоровенный парень, что прежде лишь добродушно подначивал, и вся группа разноголосо принялась увещевать упрямцев.

— Безобразие! — стоял на своем «шляпа», несколько сбавляя тон. — В наше время потакать темным предрассудкам. Где тут администрация?

— Пайдом прасыт жалобный кныга! Пайдом к началнык! — бубнил «тюбетейка».

Два богоборца в поисках справедливости и жалобной книги направили свои стопы вспять, а группа экскурсантов, стуча по дощатому настилу, стала спускаться в подземелье.