Разговоры за чайным столом - [5]
— Да, я знаю; я часто слышу это, — сказала светская дама. — Только это пустяки. Могу доказать вам.
— Это не трудно, — заметил философ. — Пустяки — обратная сторона медали, запутанные концы нити, которую прядет мудрость.
— В нашем колледже была одна мисс Эскью, — сказала студентка. — Она соглашалась со всеми: с Марксом она была социалисткой; с Карлейлем — сторонницей благожелательного деспотизма; со Спинозой — материалисткой; с Ньютоном — фанатичкой. Перед ее выходом из колледжа у меня был продолжительный разговор с ней, и я пыталась уразуметь ее. Она была девушка интересная.
«Мне кажется, — сказала она мне, — я могла бы сделать выбор между ними, если бы они отвечали друг другу. Но они этого не делают. Они не хотят слушать друг друга. Каждый только повторяет то, что касается его одного».
— Ответа никогда не бывает, — объяснил философ. — Зерно каждого искреннего убеждения — истина. В жизни одни только вопросы, а решение их в «ближайшем номере».
— Презабавная была она, — продолжала молодая девушка, — мы, бывало, смеялись над ней.
— И вполне справедливо, — согласился философ.
— Это все равно, что ходить за покупками, — сказала старая дева.
— Ходить за покупками?! — воскликнула студентка.
Старая дева покраснела.
— Да, мне так кажется… Конечно, это звучит странно. Мне пришло в голову такое сходство…
— Вы хотите сказать, что выбор — вообще трудная вещь? — помог я ей.
— Вот именно, — ответила она. — Вам показывают такую массу всевозможных вещей, что вы совершенно теряете всякую способность рассуждать. По крайней мере, со мной это случается. Я начинаю досадовать на себя. Это ужасная бесхарактерность с моей стороны, но ничего не поделаешь. Хотя бы, например, этот костюм, который теперь на мне…
— Очень мил сам по себе, — заметила светская дама. — Я любовалась им, хотя, откровенно говоря, темные цвета больше идут к вам.
— Вы правы, — согласилась старая дева, — я сама его ненавижу. Только, знаете, как это случилось? Я чуть не все утро проходила по магазинам. Устала страшно. И вот…
Она вдруг оборвала себя и извинилась:
— Простите; я прервала разговор.
— Я благодарен вам за то, что вы нам высказали, — сказал философ. — Мне это кажется объяснением.
— Чего? — спросила студентка.
— Того, как многие из нас составили себе образ мыслей. Мы не любим выходить из лавки с пустыми руками, — ответил философ и затем обратился к светской даме:
— Вы хотели объяснить, доказать…
— Что я говорил глупости, — напомнил поэт. — И если вам не неприятно…
— Нисколько, — ответила светская дама, — это очень просто. Дары цивилизации не могут быть таким бессмысленным хламом, каким вы, адвокаты варварства, выставляете их. Я помню, как однажды дядя Павел принес нам обезьянку, вывезенную им из Африки. Из нескольких обрубков мы соорудили нечто вроде дерева для «моей маленькой родственницы», как, предполагаю, вы бы ее назвали. Получилось прекрасное подражание веши, к которой она и ее предки, вероятно, привыкли в течение тысячелетий; и первые две ночи мартышка спала, сидя на сучьях. На третью ночь проказница выгнала кошку из ее корзины и улеглась на мягкой подушке, а после того знать не хотела дерева, ни настоящего, ни поддельного, для ночлега. Через три месяца, когда мы предлагали ей орехи, она выхватывала их у нас из рук и бросала их нам в голову, предпочитая им пряники и очень сладкий жидкий чай. А когда мы приглашали ее отойти от топившейся плиты в кухне и пробежаться по саду, приходилось тащить ее силой, причем она отчаянно бранилась. Я вполне разделяю мнение мартышки. Я тоже предпочитаю стул, на котором сижу, — «деревянную рухлядь», по вашему выражению — самому удобному обломку старого красного песчаника в наиудобнейше меблированной из пещер; и достаточно вырядилась, чтобы воображать, что гораздо красивее в этом платье, чем мои братья и сестры, первоначально носившие его: они не умели использовать его.
— Вы всегда будете прелестны, что ни наденете, — проговорил я с убеждением, — даже…
— Я знаю, что вы собираетесь сказать, — перебила меня светская дама, — пожалуйста, не договаривайте. Это неприлично, и, кроме того, я не согласна с вами. Вы сказали бы: «Если б у меня была толстая, грубая кожа, вся поросшая волосами, и нечем было бы заменить ее…»
— Я только говорю, что так называемая цивилизация сделала не много для смягчения наших животных инстинктов, — сказал поэт. — Ваши доводы подтверждают мою теорию. Ваши доказательства в пользу цивилизации сводятся только к тому, что она сгущает аппетит мартышки. Для этого не было надобности ходить так далеко за примером. Современный дикарь пренебрегает хрустальной водой источника ради миссионерского джина. Он даже отрекается от своих перьев, которые не лишены живописности, ради безобразного цилиндра. Панталоны из клетчатой материи и шампанское следуют в свою очередь. Где же прогресс? Цивилизация доставляет более удобств нашему телу. С этим я согласен. Но принесла ли она вам что-нибудь существенное в смысл прогресса, до чего мы не дошли бы скорее другими путями.
