Разговоры - [10]
— А когда начинается объяснение поступков — для чего он говорит, для чего он пишет, для чего старается, — люди думают, что они ух как тонки, насквозь угадали человека, а они только приписали ему свои же собственные побуждения.
— Не будем говорить о людях… Смотрите, солнце заходит: пожар во всех окнах Дворцовой набережной.
— Да, солнце всегда будет садиться.
— «Und morgen wird die Sonne wieder scheinen» [1].
— И это тоже всегда.
— Очевидно: «Hier vorne geht sie unter und kehrt von hinten zuriick» [2].
— Вы ужасно умеете давать настроение и разбивать его. «Мечты, мечты, где ваша сладость»!..
— Вот опять одна из бессмысленных поговорок.
— Во-первых, это не поговорка. Не будьте как тот автор, который писал: «Как гласит французская пословица, — никто не пророк в своем отечестве».
— Неужели! Кто это?
— Кто, это все равно. Только он не знал, что это из Евангелия. А еще в книге по церковному вопросу.
— Ну хорошо, но ведь я же сказал «поговорка» не в смысле происхождения, а в смысле употребления — прибаутка, присказка. Я не понимаю, как и поэт мог написать такую чепуху.
— Почему чепуху?
— Да разве мечты могут утратить свою сладость? Мечты никогда не могут утратить свою сладость.
— Он вовсе не говорит, что мечты свою сладость утратили, а что он утратил мечты, а так как…
— А так как мечты сладки — понимаю… Какой чудный вечер!
— Да, уж вечер.
— У-га-са…ет…
— Нельзя почувствовать красоту Петербурга и не вспомнить Пушкина.
— Пушкина?
— Ну да, ведь это «Пиковая дама».
— Да, «Пиковая дама», вставной номер, текст Жуковского.
— Как я завидую вашей канве.
— То есть?
— У вас все впечатления ложатся на канву; даже когда воображение «свой мечет пестрый фараон».
— Уж не знаю… А что мы говорили насчет прибауток… Да, знаете, есть целая масса прибауток, которых я прямо слышать не могу, которые так обтрепались, что больше ничего не значат.
— С этим согласен.
— Я знал одну полковую даму в провинции, которая никогда не говорила просто «но», она всегда прибавляла: «увы и ах».
— Цветистый образ речи?
— Обойного характера — с возвращающимся рисунком. Ах, как у нас любят обои! А все эти «се нон э веро», «де густибус», «а ля гер ком а ля гер»…[3].
— И «сапиэнти сат»[4].
— И «сапиэнти сат», которым сдержанная оскорбленность заканчивает свое «письмо в редакцию».
— А кстати, что вы скажете о перестрелке Волконского с Философовым по поводу того, что тот назвал его «культурный князь», а он обиделся.
— Он не обиделся, это было бы глупо.
— Тогда зачем же об этом писать?
— Так он не с личной точки зрения писал, а как признак известного отношения людей друг к другу. И хотя Философов очень пространно не то извинялся, не то пояснял, все же нельзя не сказать, что вообще в известного рода печати с титулами у нас не умеют примириться: их или выплевывают, или проглатывают. В прошлом году, по поводу не помню кого, писали «титулованный лектор». Ну разве интересно — титулованный или не титулованный. Интересно: скучный или занимательный, идиот или не идиот, говорит или шамкает.
— Ну а как же, вы говорите, проглатывают титулы?
— «Присутствовали такие-то: С.А. такой-то, И.В. такой-то и господин Голицын». Это я читал.
— И, очевидно, это должно что-нибудь обозначать, потому что иначе и про других сказали бы «господин». Но что это должно обозначать?.. Не понимаю…
— Много на земле непонятного… Смотрите, звезды зажигаются.
— «И светла адмиралтейская игла».
— Не хочется уходить…
— А что я еще хотел у вас спросить: почему это Волконский так с Далькрозом носится?
— Потому что Волконский — паук, прицепившийся к орлу.
— Ну уж это извините.
— А что, не паук?
— Этого не знаю. А только Далькроз, я думаю, не орел.
— Ах вы!.. Было однажды интервью с одним из актеров Михайловского театра; оно кончалось так: «Vivrons, ver-rons» [5], - сказали мы симпатичному артисту.
— Вольный перевод?
— Скорее, перевод с вольностями.
— Так что — орел?.. Вы никогда не спорите, когда заходит речь о Далькрозе.
— Никогда.
— Не убеждаете.
— Никогда.
— Не обижаетесь.
— Никогда.
— Не сердитесь.
— Никогда.
— Не осуждаете.
— Я жалею.
— А когда смеются?
— Еще больше жалею.
— А когда всполошенная стыдливость кричит о поругании благопристойности?
— О, тогда уж я окончательно молчу.
— Но вы думаете?
— И очень.
— Что же вы думаете?
— Что лучше руководствоваться звездами, чем пресмыкающимися.
— Уважаю.
— Спасибо…
— Вам не пора?
— Куда?
— Куда-нибудь.
— Никуда мне не пора.
— А мне пора.
— Куда?
— Куда-нибудь.
— Бегство из одиночества?
— Может быть, наоборот…
— Жажда одиночества?
— Не обижайтесь.
— Уважаю.
— Спасибо.
— Ну что же, до свиданья.
— До свиданья.
Павловка,
11 октября 1911
4
Приемный день
Слыхать мы не слыхали,
А только — говорят…
Мятлев
1. Ах, генерал! Какой приятный…
2. Графиня, здравствуйте!
1. Приятный сюрприз! Я не знала, что вы в Петербурге.
2. А я не знал, что у вас приемный день. Ну, приемный так приемный…
1. Да, это удобнее: всех зараз. С тех пор как мои внучки выезжают, Петербург стал так велик, я изнемогаю от количества людей и еще больше от количества слов. Выносить это каждый день я не в состоянии; каждый день слышать, что «сезон в нынешнем году будет очень короткий» и что «придворных балов в нынешнем году не будет», я-не-в-со-сто-я-нии.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Князь Сергей Михайлович Волконский (1860–1937) — внук декабриста С.Г.Волконского и начальника III Отделения А.Х.Бенкендорфа, камергер и директор Императорских театров, историк культуры, критик, создатель актерской школы, эмигрант с 1921 года, директор русской консерватории в Париже, прозаик, друг Цветаевой — она переписывала его "Воспоминания" и считала: "Это моя лучшая дружба за жизнь, умнейший, обаятельнейший, стариннейший, страннейший и гениальнейший человек на свете".Текст печатается без сокращений по первому изданию: Кн.
Русский театральный деятель, режиссёр, критик, мемуарист.
Русский театральный деятель, режиссёр, критик, мемуарист.
Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.
Выдающийся русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов был большим другом газеты «Литературная Россия». В память о нём редакция «ЛР» выпускает эту книгу.
«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.
За многие десятилетия жизни автору довелось пережить немало интересных событий, общаться с большим количеством людей, от рабочих до министров, побывать на промышленных предприятиях и организациях во всех уголках СССР, от Калининграда до Камчатки, от Мурманска до Еревана и Алма-Аты, работать во всех возможных должностях: от лаборанта до профессора и заведующего кафедрами, заместителя директора ЦНИИ по научной работе, главного инженера, научного руководителя Совета экономического и социального развития Московского района г.