Разговоры в постели - [6]

Иногда удивляюсь, что вообще Любимый во мне нашел, мы ведь знакомы уже… сколько же мы знакомы. Почти год, что ли? Ага. Ужас, вот время-то. Летит.

Прошлой зимой было. Мы тогда втроем с девчонками квартиру снимали, в Выхино, сорок минут телепаться до метро, а на работу мне, понятно, надо было в центр, Смоленский бульвар, дорога занимала часа дваа, что для Москвы нормально, а мне ещё было напряжно. Я вставала в чудовищную рань, страшно даже сказать, в половине шестого, а почему в половине шестого, а потому что рабочий день у нас по закону Барыни начинается в восемь. Нет, я не шучу, дорогой молескин, в во-семь, Барыня считает, что это — правильно, с петухами вставать, с курами ложиться. А конечно, что ей неправильно, пожилые люди вообще имеют проблемы со сном, мой дедушка, бывало, просыпался так утречком, часика в четыре, включал радио МАЯК и шумно ел, все что ему встречалось на пути.

Ленка, секретарша, уродливая стриженая зануда, как-то проболталась — отмечали старческий праздник восьмое марта, и Ленка жутко напилась с полбокала шампанского — так вот, и стала безостановочно трепать языком. Сказала, все Барынины мужики были полное говно, а второй муж вообще. Что-то там такое ужасное у них произошло, дура Ленка только закатывала свои маленькие глазки и тяжело вздыхала, как Дарт Вейдер из Звездных Войн. Когда он уже в маске красовался. А потом побежала в туалет тошнить, это я снова про Ленку, дорогой молескин, не подумай чего лишнего.

— Опять ешь?

— Ну, допустим, ем.

— Скоро в дверь не пролезешь. Никогда не видел, чтобы девушки столько ели. Это аномалия какая-то.

— Тебе супа жалко? Жадина-говядина, соленый огурец.

— Что за вздор. Разумеется, мне не жаль супа. Тем более, что завтра Петровна его бы вылила в унитаз. Он съедобен только свежесваренный, знаешь ли.

— А мне нравится.

— Не сомневаюсь. Удивительно прожорливое существо. У пэ эс.

— Я в бабушку.

— В бабушку из Похвистнево?

— Какого ещё Похвистнево. Да мне похвистнево на ваше Похвистнево.

— А откуда? Господи.

— Из Сызрани.

— А, извини, пожалуйста, ты, должно быть, страшно оскорблена моей ошибкой.

— Можно, я поем?

— Господи… Голодающее Поволжье…

— Очень ты сейчас остроумно сказал.

— "Очень ты сейчас остроумно сказААл…"

— Дразнится еще!

— Ты оригинально разговариваешь. Повышаешь тон к концу фразы. Как будто бы каждый раз задаешь вопрос. Такой милый акцент. Чисто сызранский? Че эс?

Прости, дорогой молескин, я ведь хотела про знакомство с Любимым, а застряла на блюющей Ленке и еще этот "чисто сызранский" приблудился. Че эс. Пока я добиралась до офиса, я ещё прихватывала сколько-то там минут сна, стоя в метро, это полный срост, конечно, но в результате выглядела дико: заспанное лицо в каких-то вмятинах, глаза-бойницы, волосы висят снуло вокруг. В тот день у меня ещё промокли ноги, разболелось горло, я пыталась постоянно откашляться — а бесполезно. Так вот, плелась и мечтала разве что о горячем чае и сухих носках, и никак не о встрече с Любимым, а он взял и встретился. Сидел буквально на моем рабочем месте незнакомый [т8]мужчинка, и пил чай, без сомнения, горячий, и без сомнения, из моей чашки. Вот, я как три медведя: кто спал на моей кровати и сломал ее. "Это моя чашка", — сказала я хрипло, горло болело, ну. "Пожалуйста", — он нисколько не спорил, встал, протянул мне чашку к губум, немного наклонил, и я глотнула чаю, крепкого, горячего и с лимоном. Он засмеялся, подкргал меня за прядь грязноватых волос, написал что-то на квадратном листке от фирменного блока с корпоративной символикой, это был его телефон и имя, редкое.

Потом он куда-то делся, примчала Барыня, до того времени она, не сомневаюсь, визжала в компьютерном центре, у дизайнеров, потому что четверг — такой особенный день, когда выгоняют пленки, никто ничего не успевает, и визжит Барыня. Понимаю, дорогой молескин, тебе про пленки совсем не интересно, ха, вот и мне тоже. Я допивала чай, говорила сама себе: таких светлых глаз не бывает, не бывает.

Мимо пронеслась Ленка с чистой стеклянной пепельницей в руках, потом с той же пепельницей, полной варенья. Барыня пьет кофе и ест варенье из клубники, это всем известно.

— Что это с тобой была за Ксюша, откуда ты берешь этих ужасных девочек.

— Ксюха классная, ты что?

— А главное, очень умная. Она уверена, что Косово — это район Москвы.

— А что, разве не так? У тебя телефон звонит, кстати.

— Я слышу.

— А почему не отвечаешь?

— Не твое дело, любовь моя. Я отвечаю. Алло. Привет. Сплю уже, да. Ничего страшного. Да. И тебе — спокойной ночи. Эс эн!

* * *

Мобильные телефоны — огромное зло. Знать, что я могу позвонить Ему в любой момент, это невыносимо. Меня бы более порадовали объективные препятствия. Я бы успокоилась, и занялась делом, просмотрела бухгалтерский отчет или прочитала, наконец, новый договор с арендодателем. Сейчас я снова наберу Его номер, и снова Он будет недоступен, а так даже лучше, потому что сказать мне нечего.

— То есть ты против отношений типа свинг?

— Разумеется, против. Это вообще не отношения.

— А что?

— Дерьмо это.

— А вот твои же друзья Шухтины так не считают.

— Кто? Шухтины? Да они думают, что свинг — это настольная игра. Типа домино. Поэтому так и не считают… Скажешь тоже, мои друзья Шухтины. Ты ещё скажи, что Александра Пахмутова предпочитает свинг.