Раздвигая границы. Воспоминания дипломата, журналиста, историка в записи и литературной редакции Татьяны Ждановой - [72]
В 1973 году я впервые лично встретился с Андреасом Папандреу в его канадском доме. Случилось так, что у Андреаса умер близкий друг Ангелос Клонис, работавший во Всемирном банке. Политик не мог приехать на похороны в Вашингтон и послал вместо себя свою жену Маргарет. Американка Маргарет активно участвовала в борьбе против хунты и имела дела в столице. С собой она привезла приятельницу-гречанку, тоже активистку – леди Флеминг, вдову известного британского микробиолога, открывшего пенициллин. Обеим дамам оказалась нужна помощь в столице, и моя тогдашняя жена Робин (о ней я еще напишу) целый день возила их на машине по городу. Жена Папандреу была признательна за услугу и в ответ пригласила нас обоих приехать на уик-энд в их с Андреасом дом в Канаде.
Через некоторое время я совершил эту поездку, правда без жены, которая была занята в Вашингтоне. В Канаду я приехал на с воем «вольво». Помню, что ели стифадо – восхитительное блюдо из тушеной говядины по-гречески, приготовленное матерью Андреаса Софией. Андреас был со мной любезен и во время разговора сказал: «Я буду следующим лидером греческого народа. Помоги мне по истории. Скажи мне, что надо и не надо читать». Разумеется, я обещал помощь и в дальнейшем посылал Папандреу книги греческих историков, в первую очередь Лефтена Ставрианоса.
В последующие годы я несколько раз встречался с Андреасом и переписывался с его женой Маргарет, следил за контактами Папандреу с другими оппозиционными деятелями. Постепенно мне открывались отрицательные черты его натуры: эгоцентризм, ненадежность, отсутствие политической ответственности. Обычно он говорил вам то, что вы хотели слышать, и поступал по-своему. При этом он все время греб под себя. Впоследствии, создав и приведя к власти ПАСОК и став премьер-министром, Андреас Папандреу систематически развращал греческий народ, беря займы у иностранных государств и убеждая своих сограждан, что экономика находится на невиданном подъеме. Одному из своих друзей, который усомнился в разумности такой политики и предположил, что ее итогом будет банкротство Греции, он спокойно ответил: «Это не важно, потому что мы с тобой будем в это время лежать в сырой земле»[100].
Между прочим, в этот же период первый секретарь американского посольства в Афинах Джон Оуэнс, бывший соседом Андреаса в Психико и отвечавший за контакт с премьер-министром, пришел к выводу, что с Папандреу опасно иметь дело, потому что он находится под воздействием психопатологии. Оуэнс даже поехал в Принстон и написал там об Андреасе исследование, которое потом довольно долго влияло на политику США в отношении Греции[101].
В описываемый мной период правления «черных полковников», когда оппозиционные силы, действовавшие внутри и за пределами Греции искали пути объединения своих усилий, Андреас проявлял настойчивое стремление всегда и во всем быть первым номером и обнаруживал неспособность к сотрудничеству с другими лидерами, в первую очередь с надеждой многих греков Константиносом Караманлисом. При этом он заявлял, что не верит никому, и саботировал любые действия «конкурентов».
В общем, я разочаровался в Андреасе и постепенно совершил разворот в сторону Караманлиса. Это было одно из самых главных и трудных моих решений, потому что оно шло против моих правил. Но решение созрело и вскоре я сделал первый шаг по его претворению в жизнь. В 1968 году, будучи в Париже по делам, связанным с библиотекой Хемингуэя, я отправился представиться Караманлису, который в то время жил в съемной квартире на бульваре Монморанси рядом с Булонским лесом. Я объяснил политику, кто я такой, и предложил свою помощь в работе по усилению политического влияния греческой оппозиции в США.
Разговор получился очень интересным. Караманлис с благодарностью принял мое предложение и рекомендовал мне обратить внимание на существующие механизмы и практику политического лоббирования. Даже при первом знакомстве с этим серьезным, с грубоватым юмором, человеком можно было почувствовать исходившую от него уверенность и силу. В присутствии этого фактического эмигранта в чужой стране я чувствовал себя абсолютно безопасно. Так безопасно чувствует себя обычно человек, садясь в машину с опытным водителем.
Караманлис был в то время еще женат на Амалии Мегапану, племяннице упоминавшегося уже мной известного политика Панайотиса Каннелопулоса, но я ее не помню. Впоследствии они с Амалией развелись, прожив вместе больше двадцати лет, и Караманлис больше не женился. Детей у них никогда не было, так что по греческой традиции политическое наследство Караманлиса перешло от него в дальнейшем к его племяннику Костасу.
Потом я был у лидера греческой оппозиции в Париже еще дважды, в том числе в мае 1973 года, когда произошло неудачное восстание против военной хунты офицеров греческого военно-морского флота[102]. (Кстати, все мои поездки в Париж, не имевшие отношения к делам SUNY, а также еженедельные поездки по политическим делам из Олбани в Вашингтон спонсировал греко-американский бизнесмен и активный сторонник Караманлиса Герасимос Крассас.
Кроме меня, бизнесмен помогал еще греческому журналисту Спирилону Гранитсасу, который работал в ООН. Крассас оплачивал также печатные расходы офиса Зигдиса и некоторые другие расходы, связанные с нашей общей работой.)
