Раздвигая границы. Воспоминания дипломата, журналиста, историка в записи и литературной редакции Татьяны Ждановой - [55]

Эта школа весьма близко соприкасалась с античностью, располагаясь в Стоа Атталоса, в древней Агоре возле Акрополя. Там с сотрудниками лаборатории мы пытались разобраться в происхождении нашего улова. Интересно, что предметы нам попадались из самых различных исторических эпох: от времен Гомера до периода греческой революции и национально-освободительной борьбы против турок. Все эти находки и мероприятия по их добыванию производили на наших с Элви друзей очень глубокое впечатление.

В начале октября 1957 г. наша дружеская команда как раз находилась на коротких каникулах в Афинах, когда я получил повестку из военкомата – меня призывали в греческую армию. Мне предписывалось 12 октября явиться на место службы. Я начал собираться в дорогу, попрощался с семьей и друзьями. Николь отнеслась к моему уходу в армию очень трепетно, и мы договорились переписываться.

В военкомате, куда я явился по повестке, мне первым делом дали подписать декларацию о моей политической лояльности, отсутствии у меня левых убеждений и неучастии в коммунистической деятельности. В то время такие декларации должны были подписывать все призывники. Тех, кто отказывался подписывать, отправляли служить в трудных условиях в отдаленные горные гарнизоны. Молодых людей, подозреваемых в симпатиях к коммунизму или имевших родственников-коммунистов, отправляли на неопределенное время в учебный центр на острове Макронисос, по сути служивший концлагерем. Чтобы выйти оттуда, нужно было подписать декларацию о раскаянии и осуждении коммунизма.

Что касается меня, то моя служба оказалась не слишком тяжелой. Первые три месяца я проходил общую учебную подготовку на острове Сирос. Там ничего особенного не происходило. Помню только, как мы глушили рыбу, швыряя в море со скал гранаты, ежедневно поставлявшиеся со склада боеприпасов нашим унтер-офицером, изрядным проходимцем. Затем, когда рыба всплывала, мы ныряли за ней и ловили ее своими беретами. Рыбу мы носили жарить в небольшую таверну, которая располагалась на пляже неподалеку от нашей части, и там же ее поедали.

По завершении общей подготовки меня отправили служить в Македонию в танковое соединение, базировавшееся к северу от города Салоники, а еще через некоторое время перевели в генштаб в Афины в качестве переводчика. Там появилась моя первая печатная работа – русско-греческий и греко-русский словарь военной терминологии, изданный оборонным ведомством. Идею подготовки словаря подал заместитель моего начальника в генштабе капитан Апостопулос, считавший полезным использовать мое знание русского языка. Кстати, капитан оказался родным братом моего учителя-филолога в «Афинском колледже». Поскольку никаких военных словарей, использовавших русский язык, ранее не издавалось, Апостопулос предложил мне взять англо-русский военный словарь и заменить английские слова греческими. Я так и поступил.

В генштабе я прослужил в общем и целом около шести месяцев. Последние два месяца службы я совмещал работу в генштабе с преподаванием в школе иностранных языков греческой армии, куда меня направили преподавателем русского языка. Русский язык добавили в программу школы, когда обнаружили меня – первого человека, способного преподавать этот предмет. Все мои ученики были майоры и подполковники, а я в то время был младшим сержантом, поэтому на занятия меня отправляли в гражданской одежде, чтобы не ставить под угрозу мой педагогический авторитет.

Пока я служил в генштабе в известном здании «Этники амина» («Национальная оборона») на проспекте Месогийон, со мной случились две истории, о которых нужно рассказать.

Первая история связана с человеком, через несколько лет оказавшим трагическое влияние не только на мою судьбу, но и на судьбы миллионов греков. Именно во время моей военной службы я впервые увидел Георгиоса Пападопулоса, который в 1967 г., совершив военный переворот, встал у государственного руля Греции как самый главный «черный полковник». В 1958 г. Пападопулос, тогда еще в чине подполковника, был одним из моих непосредственных начальников в генштабе. Я видел его довольно часто, но близко не знал. Столкнулся я с ним вот при каких обстоятельствах.

У генштаба была охрана, в которой, по всей видимости, служило немало людей, взятых на эту службу по блату и часто уходивших ночевать домой, поэтому младший состав, работавший в штабе днем, привлекали для несения ночной постовой службы и патрулирования здания и обширной территории. Естественно, что солдаты и унтер-офицеры, задействованные в этих сторожевых постах и патрулях, постоянно недосыпали. Однажды один из заместителей начальника генштаба, генерал со свирепым характером, войдя рано утром в лифт, чтобы подняться в свой офис на шестом этаже, обнаружил там спящего оператора лифта, входившего в подразделение постовой службы. Последовал громкий скандал, и в поисках виноватого вышли на меня как дежурного унтер-офицера.

Пападопулос вызвал меня к себе и потребовал объяснений. Я рассказал ему о проблеме дефицита человеческих ресурсов, возникавшей в связи с патрульно-постовой службой, и завершил свой рапорт словами: «Мы должны что-то придумать». Пападопулос взвился: «Ты имеешь право говорить только о себе. Местоимение “мы” в армии неуместно. Если ты не говоришь от первого лица, ты бунтовщик, выступаешь от имени какой-то группы». Затем он отправил меня на двадцать дней на гауптвахту. В генштабе все знали, что он самодур, но не трогали, потому что он был одним из многочисленных крестников премьер-министра Георгиоса Папандреу.