Разделенные океаном - [52]

Анна и Левон вошли в роскошное фойе с мраморным полом, сверкающее начищенной латунью и бронзой, где за резной стойкой обнаружился привратник в ливрее, расшитой золотыми позументами.

— Вы к Блинкерам? — осведомился он. Когда Левон кивнул, привратник продолжал: — Ваш лифт находится в самом конце коридора. Он сейчас опустится.

Они встали в хвост небольшой очереди, и у Левона упало сердце, когда он заметил, что мужчины одеты во фраки, которого у него не было.

Они взлетели на шестой этаж с пугающей скоростью, от которой у Левона желудок подступил к горлу. Двери открылись в еще одно фойе, куда роскошнее первого, которое казалось намного больше, но на самом деле значительно уступало первому фойе в размерах. Левон нос к носу столкнулся с несколькими собственными отражениями, обступившими его при выходе из лифта, тогда как другие отражения, постепенно уменьшаясь, тянулись вдаль на многие мили, уходя в бесконечность. Он сообразил, что фойе имеет форму семи-, восьми- или сколько-то там еще угольника, а стены его от пола до потолка облицованы зеркалами.

— Это неизменно повергает гостей в шок, — рассмеялся коренастый мужчина с красиво уложенными седыми волосами, во фраке, кружевной сорочке с жабо и с широким атласным поясом-кушаком. Он схватил Левона за руку и энергично пожал ее. — Олли Блинкер, чрезвычайно рад знакомству. А вы, очевидно, Левон, поскольку сопровождаете эту очаровательную маленькую леди, которая может быть только Анной, танцевальной партнершей Герби. — Он пощекотал Анну под подбородком, и та мило улыбнулась ему в ответ.

Затем Олли схватил еще чью-то руку, а Левон последовал за Анной в дверь, которая неожиданно открылась в зеркальной стене. У него приняли пальто, Анна куда-то исчезла, и Левон вошел в огромную комнату, стены которой были увешаны картинами, каких он никогда еще не видел, — они состояли сплошь из геометрических фигур. Многочисленные диваны и кресла были обиты белой кожей, а прочая мебель была изготовлена из дерева столь светлого, что казалась белой. Здесь же стояло роскошное белое пианино, настолько большое, что на нем можно было плясать. Небольшой оркестр наигрывал вальсы Штрауса, но под музыку никто не танцевал. Левон с облегчением приметил еще нескольких мужчин в темных костюмах, как у него; женщины были задрапированы в шелка, атлас и обвешаны сверкающими драгоценностями.

— Выпьете что-нибудь, сэр? — раздался чей-то голос.

Левон обернулся и увидел перед собой официанта в белом смокинге. Он держал в руках поднос, уставленный бокалами с чем-то очень похожим на шампанское, которое до этого Девон пил лишь раз в жизни.

— Оно настоящее? — задал он глупый вопрос.

— Доставлено из Франции кораблем на прошлой неделе, сэр. Подлинный букет.

— А как же «сухой закон»? — Левон почувствовал себя полным идиотом.

Официант подмигнул.

— Мистер Блинкер ничего не слыхал о «сухом законе», сэр.

Левон взял бокал с подноса, терзаясь чувством вины. Его нельзя было назвать выпивохой, но с тех пор, как он прибыл в Америку, ему порой недоставало бутылки хорошего вина за едой: «сухой закон» вступил в силу в 1920 году, примерно в то же самое время, как они с Тамарой ступили на берег Соединенных Штатов. Закон был совершенно идиотским, и из-за него на улицах больших городов развернулась кровавая бойня — гангстеры сражались друг с другом за контроль над поставками незаконного спиртного. У Левона пересохло во рту, когда он спросил себя, уж не таким ли образом Олли Блинкер сколотил свое состояние. Но шампанское, попав в желудок, долгие годы не знавший алкоголя, уже сделало свое дело. Левон решил, что ему плевать на то, как Олли зарабатывает на жизнь.

Он допил бокал, взял другой и принялся пробираться сквозь толпу хорошо одетых гостей к стене, чтобы рассмотреть поближе одну из картин, представлявшую собой скопление треугольников и квадратов, которые казались ему совершенно бессмысленными.

Через несколько минут к нему присоединилась миниатюрная женщина в простом черном вечернем платье. В ушах у нее посверкивали жемчужные сережки-гвоздики — единственное украшение, которое она себе позволила. Эта женщина являла собой разительный контраст с другими дамами, которые, казалось, нацепили на себя все содержимое своих ювелирных шкатулок.

— Вы выглядите озадаченным, мистер Зариян, — сказала она. — Присмотревшись повнимательнее, вы увидите здесь лицо. Это портрет человека по имени Амбруаз Воллар[38].

Левон отступил на шаг и еще раз окинул картину взглядом.

— Да, я вижу лицо! — воскликнул он с воодушевлением человека, только что решившего трудную задачу.

— Эта школа живописи называется «кубизм», а картину написал самый известный из ныне живущих художников: Пабло Пикассо. Здесь есть еще три его работы и парочка картин Брака[39]. Вся коллекция стоит чуть меньше четверти миллиона долларов.

Незнакомка говорила с акцентом, распознать который Левон не мог. Это была невзрачная женщина лет сорока — уютная и домашняя, как выражаются в таких случаях американцы, — но было нечто привлекательное в ее лице со слегка искривленным носом и слишком широким ртом. Глаза у нее были очень большими и очень темными, каштановые волосы — прямыми и коротко подстриженными. Было видно, что парикмахер являлся настоящим мастером своего дела.