Разбойница - [41]

— Ты что же, раньше его не знал?

— К сожалению, знал!

— При каких же обстоятельствах?

— А! — он махнул рукой.

До этого всё тоже шло не лучшим образом — поначалу мы торжественно подъехали к палаццо. Дежурный амбал следовал вплотную за нами почти что до крыльца, видимо, медленно соображая: не жахнуть ли?

Разумеется, никакого сексуального шоу для готовящихся тут гала-вечеров наш Алекс, этот тупой партханжа — не разрешил!

«Цыганские песни»!

Но вместо обещанных эстрадой цыган мы застали в зале какую-то неряшливую, нудно переругивающуюся еврейскую пару, причём «парой» это тоже трудно было назвать: по возрасту это, скорее всего, были мать и сын. Наконец они заметили наше присутствие и, продолжая кидать друг на друга ненавидящие взгляды, взошли на сцену и что-то отрывистое прохрипели, при этом самое трудное было, чтобы его одежда летела по воздуху, а её юбка струилась волной: настроение было явно не то!

— Ну что ж... это неплохо, — с ангельским терпением сказала Николь. Потом пошли осматривать «палаццо».

— Только в мужской сортир ее не пускай! — в тёмном тесном коридоре припал ко мне шеф. — Вырубиться может — понимай сама!

Впрочем, и дамский сортир был не лучше — и в нём вполне можно было вырубиться!

Потом мы поехали на обед в ресторан «Баян», в котором, благодаря каким-то подлым примочкам шефа, нас кормили бесплатно.

Здесь по программе всех должна была «постепенно охватить русская удаль», но пока удаль выражалась лишь в том, что ни один официант не подходил, лениво разглядывая нас издаля.

Шеф хлестал стакан за стаканом так называемый «Русский квас», нацеженный в глухой кувшин, похоже, из какой-то ржавой трубы. Лишь с лютого похмелья, с наждаком во рту можно было пить такое... но ведь как раз так и было. Николь и Максим удалились, как они выразились, «помыть руки» (или коварно исследовать состояние горшков).

— Ах, им не нравится! — хрипел Саша. — Ничего! Всё сожрут!

Чувствовалось, что в нём желание сделать дело борется с лютым желанием его не делать.

— Если ты так их ненавидишь, зачем позвал?

— Сожрут! — как бы уже помирая от жажды, бился в судорогах он. Но тут наши гости приблизились, и он снова сделался светским львом.

— Разумеется, — галантно усаживая даму, пропел он. — Вся сантехника будет заменена!

Вроде бы не совсем аппетитно говорить за столом о сантехнике, но оказалось, что в самый раз: сначала хмурый небритый официант принес нам какие-то подметки, а потом уже другой официант — первый обессилел — подал нам напиток под названием «кофе», который французы называют более точно: «джюс де шаузеттс» — носочный сок.

— Ещё, мне кажется, должно быть русское кабаре! — стоически улыбаясь, произнесла Николь.

Максим лишь загадочно поблёскивал пенсне, не снисходя до подобных мелочей.

Но когда на сцену уже в русских нарядах вышла всё та же многострадальная еврейская пара, и Николь не выдержала, воскликнула:

— Мерд! (дерьмо!)

После этого я сказала, что не пойду в театр...

— Сожрут! — Алекс бился почти что в конвульсиях. — Не нравится им! А зачем тогда едут?

— А зачем ты их приглашаешь?

— Зачем?! Нет ответа.

— Ухо! Быстро водки мне в ухо! — вместо ответа заверещал он. — И ваты, ваты!

— К сожалению, имеются только тампоны «Тампакс»! — произнесла я холодно. Он затих.

— В Среднюю Азию хотят ехать! — он снова вскинулся.

— В Среднюю Азию?!!

— Как бы задумали уникальный маршрут «Загадки Востока». Знаю, какие загадки интересуют его на самом деле! Вынюхать всё хочет, да потом в газетке своей написать!

Я налила водки ему в ухо, заткнула «Тампаксом», и он успокоился. Потом (чего не хватало для полного счастья) дверь с медленным-медленным скрипом открылась, и в халате с обтрёпанными кистями и в бархатной камилавке вошёл Лев Львович Зеленский — наше милое домашнее привидение с дымящимся стаканом чая в руке. Он сидел у нас в ногах, улыбаясь воспоминаниям. Свою дверь он иногда путал, но воспоминания у него, судя по улыбке, были хорошие.

— ...С дымящимся! — ликуя, прошептал мне Саша.

— О! Извините! — Лев Львович наконец-то увидел нас и улыбнулся счастливой улыбкой...

Но самой главной загадкой в этой истории было то, что шеф почему-то ни за что не давал мне их паспорта!

Я хотела отвести их в гостиницу, и паспорта их были уже протянуты...

— Не суйся! Я сам! — вдруг проявил неожиданное рвение он.

И потом, когда я собиралась за билетами до Алма-Аты:

— Я сам!

Небо в далёкой сказочной Алма-Ате оказалось почему-то таким же низким и хмурым, как в Петербурге. Впрочем, раз Максим хочет, чтобы ему не нравилось... Желание — закон!

Во всё время полета — и до него — Александр вёл себя со мной с какой-то чопорной любезностью, словно он, престарелый граф, на что-то робко надеется, но никак не решится переступить границы официальных отношений... Что ещё задумал, лысый козёл?

Нас встретил его друг-сослуживец, которые, по-моему, у него всюду. Откуда, казалось бы, в Казахстане моряки? Толстый улыбающийся казах, судя по животу, — важная персона, впрочем, они все тут кажутся важными.

— Господи! — я оглядела снежные горы, растущие, кажется, прямо из асфальта. — Куда меня занесло?

Друг медленно-медленно провел нас в комнату — «Вери Импортант Персонс» — очень важных персон. Там мы посидели полчаса на жёсткой скамейке, после чего с нас содрали по двадцать долларов и предложили — после всех остальных пассажиров — идти получать свои вещи.