Разбойница - [40]

— Серьёзно пора настроиться. Ревизоры едут!

— ...Ревизор?

— Ревизоры!!

— Рябчук?

— Бери выше.

— Что же может быть выше?!

— Из Парижа едут!

— Из Парижа? — я оживилась.

— Эти... туроператоры из «Франстур»!

Отлично! Самой не удалось стать этой... туроператоршей, так хоть посмотрю!

— Сколько их?

— А сколько тебе надо?.. Хотят поставить все на широкую ногу... — глянул на мое израненное колено. — Тьфу!

Когда в гулком аэропорту звонкий неземной голос дикторши произносит названия городов «...Ландн!.. Марсель», жизнь ощущается сказкой, в которой возможно всё!

И вот уже потекли первые парижане... А вдруг!

Неужели это он? Синеглазый, в развевающемся белом плаще?..

— Добрый день! — проскрипело совсем с другой стороны.

— Вы... из Парижа? — с трудом выговорила я.

Нет. Он не из Парижа — это точно... Максимум — из парижского самолёта!

Разве можно от шефа, сексуального маньяка и к тому же ханжи, ждать чего-то приятного?

— Вы говорите по-русски? — разулыбалась я.

Да-а... Такие не прилетают нынче даже из Вологды — и оттуда летят вполне иностранные, крутые «мены»!

Наверное, только в такой дыре, как Париж, можно закатиться в какой-то угол и отстать от всего модного на двадцать лет, за которые переменилось буквально всё! И остаться таким сугубо русским, а точнее — советским, ну, или антисоветским — это близко.

А какой русский, живущий здесь, носит сейчас такую бороду а ля Добролюбофф?

Снова размечталась — и мордой об стену! И так и надо.

Давай работать!

— К сожалению, сам шеф не смог вас встретить, — щебетала я. — Совещание в Смольном (новый запой). Вы водите машину? Нет? Разве в Париже можно жить без машины?

— Можно, — мрачно сказал он.

— Во всяком случае, машина нас ждет.

Вот что успел прохрипеть мне шеф (теперь во время загулов скрывающийся у меня). Гость из Парижа вообще-то русский, даже петербуржец, но в смутные времена «не вписался», стал диссидентом и даже отсидел год в Лефортово, потом под давлением мировой общественности был освобожден, пригрет в Париже и даже сошёлся там (хоть пока ещё не женился) с наследницей крупнейшего во Франции туристического агентства... которая, впрочем, тоже увлекается в основном политикой, почему-то с обратным знаком, всячески добивается (теряя при этом состояние), чтобы по миру и особенно в Россию ездили простые люди, в первую очередь почему-то шахтёры... И всю эту кашу расхлёбывать, естественно, мне!

Да-а... в Париже он тоже явно «не вписался». Точней, использовал его как сундук с нафталином, где можно отсидеться (вот у нас уж не отсидишься, это точно!) и сохранить этот полувоенный френч (даже в международном аэропорту, где кого только ни было, на него поглядывали дико), плюс эти землемерские брюки и сандалеты. Да-а. При этом он весьма горделиво выкатывал грудь, строго поблёскивал пенсне... Материальное его не интересует! На самом деле — такой френч надо поискать и поискать, не говоря уже о сандалетах.

— Это Николь!

Подошла дылда в простенькой джинсе... именно про такую, наверно, родился афоризм: «Женщина любит ушами»! Это было у нее первое, что бросалось в глаза.

Впрочем, поздоровалась она гораздо более человечно, чем он. Он сохранял недовольную гримасу. Бедная девушка. Оказывается, даже и миллионершам бог знает чего приходится терпеть!

— Если нам придётся работать с вами, то я, наверное, представлюсь...

«Представлюсь»! Красиво сказано!

— Максим.

— Алёна.

«Максим максималист»... Он поднял с подвижной ленты рюкзак, с какими мы в студенческие годы ходили в походы, и с достоинством, медленно ставя на мрамор безобразные сандалеты, поплыл к выходу, не интересуясь такой мелочью — следуем ли за ним мы...

Много я получала в жизни плюх — но эта тоже неслабая!

Шеф, побритый и мумифицированный, неожиданно оказался на месте. Никто бы ничего бы не заметил, кроме глаз, утомлённых работой. Он галантно поцеловал руку гостье и мужественно пожал руку гостю.

— Ну, каковы ваши первые впечатления? — поинтересовался он (перед этим бросив мне: «Чаю!»).

Максим невозмутимо молчал, словно вопрос не относился к нему. Ясно, таким вот давлением на людей он и проложил свой путь, если это можно назвать «путём»!

Алекс крякнул, потянулся было к шкафчику, но отдёрнул руку.

Своим давящим молчанием гость как бы сообщал: не думайте, что вашими дежурными улыбочками, жидкими чаями, этими наспех переделанными партийными кабинетами и мордами в них вы сумеете меня провести! Я достаточно уже кушал всё это!

Но зачем тогда, спрашивается, приехал?

— Как устроились? — пробормотал шеф.

Гость хладнокровно разглядывал его сквозь пенсне: хватит водить меня за нос, не на того напали! — говорил его взгляд.

— Мы хотели бы познакомиться... с предлагаемой вами программой! — пролепетала Николь, не дождавшись никакой поддержки от Максима, который заодно плющил и её: не отходить же от священных принципов ради какой-то бабёшки!

Шеф тоже стал заводиться: налил себе стакан коньяку и выпил — один!

Поздним вечером он ввалился ко мне.

— Водки и валидола! — прохрипел он, падая на ковёр. Это они сходили в театр, на оперу «Иоланта» — лучшее, что есть в нашем городе в этом роде!.. И вот, в середине второго акта, когда герой из последних сил выводил свои рулады, дотягивая их до пенсии, Максим вдруг невозмутимо поднялся и пошел к выходу, медленно кладя свои говнодавы на дорожку (переодеться и тем более переобуться он не счёл, разумеется, нужным). Хоть бы он вышел быстро! Но он выходил именно медленно, мучая всех. Тенор хрипел. Алекс тоже.