Разбитые сердца - [50]

— Задавалась ли ты когда-нибудь вопросом, почему, каждый раз, когда вставал вопрос о моем браке с Алис, всегда находилась новая причина для того, чтобы отложить свадьбу? Ответь мне честно, мама.

Я ответила ему честно.

— Я все время думала об этом. И осуждала тебя, правда не слишком. Ты молод, и я не сомневаюсь, что тебя окружает множество соблазнов. В глубине души я не уверена в том, что очень хорошо, когда невеста и жених невинны и не имеют опыта. Я радовалась тому, что у тебя была возможность, как говорится, перебеситься… Но потом, должна признаться, у меня закралось подозрение.

— Да? — Он глядел на меня очень внимательно.

— Я иногда подозреваю, что твоего отца очень устроит, если тебя убьют раньше, чем ты обзаведешься наследником. Он до безумия любит Иоанна. И если кто-нибудь, не дай Бог, прикончит тебя — а ты постоянно лезешь на рожон, — прежде чем у тебя появится сын, Генрих передаст свою корону Иоанну и сможет спокойно умереть. Если за последнюю неделю вы заключили с ним мир и подружились, тогда прости мне столь резкие обвинения. Но почему же тогда он годами препятствовал вашему союзу, который сам же задумал, когда вы с Алис были детьми, — ведь этот союз обещает во всех отношениях быть в высшей степени удачным?

— И это самое мрачное из подозрений, приходивших тебе в голову? Моя бедная мама! Да, я совсем не то хотел сообщить тебе, надеясь, впрочем, что какой-то намек дойдет твоих ушей. Неужели ты ничего не слышала? — Он буквально сверлил меня взглядом.

— Однажды Альберик рассказал мне о том, что из Лондона пошел слух: якобы, поскольку ты не проявляешь большого желания жениться на Алис, неплохо бы попробовать сделать это Иоанну. Но на том все и кончилось.

— Этого не знают ни Альберик, ни лондонские торговцы сплетнями. Мой отец и моя невеста любовники.

Если бы в комнату влетел огромный камень, пущенный баллистой, я удивилась бы меньше, вернее, удивилась, но не была бы так потрясена. Я ни минуту не поверила этому. Но видела, что Ричард верил.

— Более злобной сплетни мне никогда не приходилось слышать, — вымолвила я. — Это неправда. Для меня не имеет значения, кто тебе сказал такую гадость, Ричард. Это — неправда. Неужели ты думаешь, что я не узнала бы об их связи? Разве можно было сохранить ее в тайне? А кроме того, Генрих не осмелился бы пойти на такое. Французская принцесса, присланная сюда ребенком и вверенная ему на воспитание, невеста его сына! О, такой скандал потряс бы христианский мир до основания. Нет, Ричард, кто бы ни влил этот яд в твои уши, он поступил так из самых низких побуждений, желая вновь восстановить тебя против отца. Хотя я затрудняюсь, — продолжила я после секундной паузы, — назвать кого-нибудь, кто мог бы задумать такое. Разве что Иоанн. Это он, Ричард?

— Нет. Мне никто об этом не говорил. Я обо всем узнал сам, с невольной помощью одного французского менестреля. Я все видел собственными глазами, мама, тебе этого мало? — Глаза Ричарда засверкали, а губы растянулись, открывая зубы в гримасе, в которой я узнала его злобную ухмылку. — И если ты ничего не знала, то тому есть самая веская причина! Если бы даже это было известно всей Англии — хотя на сей раз дело обстоит иначе, — старый дьявол позаботился бы о том, чтобы ты осталась в неведении. В противном случае он не был бы счастлив со своей проституткой, не так ли, мама?

Но даже теперь я не могла поверить этому. И не верила даже Ричарду. Под Халдой из Лестера рухнула лестница на Хэверфордской ферме, а женщина по прозвищу Сладкая Эдит из Или объелась устрицами в долгой дороге с устричной отмели в Клочестере. Розамунда Клиффорд скоропостижно умерла, но живы врачи, которые лечили ее от язвы в легком после рождения второго сына. Я посмотрела Ричарду прямо в лицо и сказала:

— Звучит как дешевая шутка какого-нибудь рифмоплета. Надеюсь, ты не претендуешь на подобные лавры.

— Сделав свое открытие, я, помнится, подумал, несмотря на охватившую меня ярость, что ты либо ничего не знаешь, либо чувствуешь себя совершенно беспомощной, либо вокруг этой маленькой потаскухи заварилась какая-то странная каша.

— Интересно, как тебе удалось сделать свое открытие.

— Долгая история, — пробурчал он. — Я приехал, чтобы угодить Филиппу. Я хочу, чтобы он отправился со мной в крестовый поход, а он мечтает выдать замуж Алис. Вот я и приехал, чтобы покончить с этим делом как можно скорее. Его величество принял меня очень сердечно… Ты знаешь, мама, его манеру, когда ему приходится что-то решать. Он становится гладким и скользким, как масло. Начал он с того, что предложил мне поехать в Виндзор, говорил об охоте, словно я приехал развлекаться. Но у меня были свои планы. Я объяснился с Филиппом и сообщил ему о цели приезда. Тогда он сказал, что принцесса больна, сильно простудилась и пролежит в постели неделю, если не больше. Но, Бог дал ему, мама, такие глаза — они прозрачны, как венецианское стекло, не правда ли? Из них прямо на меня смотрел обман! Тогда я сказал, что, раз она больна и не может меня принять, я поеду в Виндзор. И уехал от Филиппа. В тот же вечер я отправился в Башню Вильгельма, где лежала Алис. Она действительно была простужена и не вставала с постели. Но меня впустили. Я привез ей подарки от Филиппа. Мы беседовали с ней в ее спальне, в присутствии двух дам. Я вручил подарки, и мы поговорили о том, когда и где должна состояться свадьба и кого следует пригласить. Разговор был, как и подобало, чисто деловым. Я воспользовался этой возможностью, чтобы посмотреть на нее. Как ты знаешь, в последний раз я видел ее еще девочкой. Довольно привлекательная девчонка, хотя и с распухшим от простуды носом, с великолепными соломенно-желтыми волосами… Но она была чем-то смущена. Очень симпатичная, приятная во всех отношениях, но крайне смущенная, она была явно озабочена тем, как бы поскорее выдворить нас всех из своей спальни — не только меня, но и дам тоже. Одна из дам зевала, и Алис ухватилась за этот предлог. Женщины занялись приготовлением своей принцессы к отходу ко сну, и я вышел.