Разбитые сердца - [23]

— Принцесса предлагает вам остаться здесь и быть нашим менестрелем. Вам нравится такое предложение?

— Нет, — без колебаний ответил он. — Нет, не останусь. — Вид у него был как у кающегося грешника. — Я понимаю, что такой решительный отказ от столь великодушного и лестного предложения граничит с невежливостью и неблагодарностью. Очень жаль, но мне это совершенно не подходит.

— Если вы согласитесь, принцесса выкупит медведя, и он останется с вами. — Желая быть справедливой, я добавила: — Если же вы предпочитаете уйти, то я дам вам денег, чтобы вы могли выкупить его для себя.

— Превосходная мысль, — проговорил он. — Мы с ним были бы благодарны вам всю жизнь. Миледи, вы так добры и великодушны, что я не могу найти слов, чтобы выразить вам свою признательность.

Я смотрела на него думала о сновидении Беренгарии. Ей снилось, что она находилась в каком-то мрачном месте, значит, символом освобождения должен быть свет. Или же, возможно, в ее искаженном опиумом сознании шевельнулось воспоминание об изображении какого-то ангела. Мальчик был довольно похож на юного ангела мужского пола. Я напряженно размышляла. Ей снился не этот конкретный мальчик — любой светловолосый, белокожий паренек мог напомнить Беренгарии об ее сне и таким образом оказаться в какой-то степени узнаваемым. Все это было очень глупо и сильно отдавало суеверием.

— По-моему, вы делаете правильный выбор, — сказала я ему. — Я, разумеется, имею в виду, что вы выбираете то, что выбрала бы на вашем месте я сама.

Он улыбнулся:

— Неплохое определение, миледи.

После короткой дружеской дискуссии мы установили цену медведя. Мальчик явно опасался спросить с меня много, а я беспокоилась о том, как бы после моей покупки и ему, и медведю не пришлось умереть с голоду. А когда он протянул за монетами тонкую смуглую руку с изящными длинными пальцами, я вспомнила о том, как мягко обхватила она мой локоть и ощущение, вызванное его прикосновением. Возможно, это к лучшему, что он уходит. Не дай Бог, я повела бы себя по отношению к нему довольно глупо, а это было бы ужасно.

Тогда мне недоставало мудрости понять, что такая мысль была свидетельством тому, что то, о чем я думала, стало свершившимся фактом.

Мальчик еще раз поблагодарил меня, поцеловал мне руку и быстро и грациозно направился к двери. Спускаясь по лестнице, он что-то напевал про себя, и я радовалась тому, что нам не удалось поймать эту певчую птицу и обречь ее на заточение в клетке, где, в довольстве и без забот, ее крылья обвисли бы в тоске по бескрайнему небу.

Решив не говорить Беренгарии об отказе музыканта остаться в замке, пока он не заберет своего медведя и не покинет нас навсегда, я уселась за свой угол гобелена и приступила к очередному яростному штурму. Однако не успела я сделать и шести стежков, как с лестницы донесся какой-то шум, и через пару секунд дверь распахнулась. В комнату вошел Бланко, держа на руках мальчика, только что ушедшего из замка и, как мне казалось, из моей жизни. На лбу его была рана, рядом с нею темнел синяк, и кровь заливала ему глаз. Верхними зубами он прикусил нижнюю губу, и вокруг рта трепетала от боли широкая белая полоса. Когда я подбежала к нему, он посмотрел мне в лицо, разжал зубы и с мрачным юмором произнес:

— Я же говорил вам, что этот дом не сулит мне ничего хорошего!

Кэтрин, и Мария, вцепившись друг в друга, галдели как сороки. Они подходили к нижней площадке лестницы, когда мальчик оступился на повороте на сильно изношенных ступеньках и, пересчитав их все, упал к их ногам. Бланко уложил его на диван у окна и, вращая белками больших глаз, заметил:

— От такого удара головой парень не потерял бы сознания. Здесь что-то другое. — Черными руками с розовыми ладонями он ощупал все тело мальчика, время от времени кивая сам себе, пока наконец не проговорил с удовлетворением: — Ага! Сломана лодыжка. Вот, послушайте!

Мы все услышали неприятный слабый, царапающий звук.

Пайла, тихо вскрикнув, отвернулась. Мария сказала, что ее сейчас вырвет. Кэтрин обняла Марию и сообщила мне с совершенно неуместным вызовом:

— Кровь из раны на его голове попала Марии на юбку.

Мне тоже стало очень не по себе. В сломанной кости есть что-то противоестественное, и этот царапающий звук вызвал у меня боль в нижней части тела и с внутренней стороны бедер. Но потом я вспомнила, что мужчины ломают кости каждый день и что я, как-никак, дочь солдата.

— Бланко, — приказала я, — сейчас же беги за Ахбегом! Скажи, что его немедленно требует принцесса.

Ахбег был тот самый сарацинский лекарь, которого отец привез с Сицилии и который навсегда зафиксировал выражение глаз Беренгарии. Отец сохранил его у себя на службе несмотря на протесты церковников и на некоторые странности самого Ахбега. В плен он попал уже немолодым, теперь же стал совсем старым, невероятно странным и фантастически нечистоплотным. Ахбег жил один в небольшой комнате, за сооружением, которое мы называли Римскими воротами, потому что в этой части замка находились руины римской крепости, где сам себе готовил пищу — люди говорили, что часть его рациона состоит из христианских младенцев, — и варил свои снадобья. До недавнего времени он сопровождал отца в его походах, но в этом году, когда началась Арагонская кампания, заявил, что стал слишком стар для подобных путешествий, вручил отцу какие-то пилюли, которые отец называл «лошадиными шариками», и велел принимать их один раз в девять дней. «Они сохранят вам здоровье, — говорил он, — а если с вами что случится, я немедленно к вам приеду, даже если это будет стоить мне жизни». Отец уехал довольный. Он безоговорочно верил в Ахбега. Я же сердилась на него, обвиняя в черной неблагодарности, но в тот момент очень обрадовалась тому, что он оказался в Памплоне, а не в Арагоне, где отец, судя по доходившим до нас сведениям, чувствовал себя совершенно здоровым. Но вытащить старика из его кельи можно было только именем Беренгарии, которую он считал частью отца. Мы убедились в этом несколькими неделями раньше, когда у Пайлы в горле застряла рыбья кость и мне пришлось самой удалять ее с помощью ножниц.