Раз — попаданец, два — мерзавец - [9]

Я вдруг подумал, что мне отказаться невозможно, даже если бы поручик Майский куролесил и во всем доме, потому что жить мне негде, денег почти нет, даже одежда с плеча Юрия. Поэтому только кивнул, а Юрий продолжал говорить:

— Я вижу ты и слуг не взял с собой. Ну, да это дело поправимое. Есть тут мой ближний человек. Но это так говорится «ближний человек», по привычке. Дома, в родительской усадьбе, при семействе одни селяне остались, на стол Богута-огородница супницы и блюда чёрными, зашкарублыми руками подаёт. Да ещё сегодня эти селяне здесь, а завтра погрузят узлы и скрыни на возы и — эгей, только их и видели! И ничего удивительного. Лучше в степях сабелькой помахивать или на балах вольсы танцевать или пахать чернозёмную целину, чем сидеть в старом замке возле зелёного омута и среди буераков.

Я молчал, ошеломленно пытаясь представить мир, в котором Богута-огородница с чёрными, зашкарублыми руками вдруг начинает танцевать на балах вольсы.

— Так что многим людишкам все позволялось, ведь всыпать батогов приказать было некому. Вот и досталось мне ближних людей от отца только двое. А обижать Вырникуша никак нельзя, он сам кого хочешь отхлещет саблей плашмя, а то и заклятье какое наложит. Балуется он волшбой.

— Кто-кто? Вырни-кто?

— Вырникуш, ты его еще не видел. Он вроде моего дядьки-воспитателя был, а сам на все про все. Он черкас[3], но я иногда думаю — турок или индус. — Юрий криво усмехнулся. — А самое главное, не плюй в колодец, говорит пословица. Разве не Вырникуш раздобыл отцу чудесный палаш, в меру тяжёлый, в меру уравновешенный, ещё и с вытравленной древней надписью? Когда я по юношеской дури запалил коня, напоив его, разгорячённого в реке, разве не Вырникуш пощупал коню храпы и чрево, достал из сумки какие-то корешки, пошептал — и конь словно и не хворал! Говорил Вырникуш, что отец мой его от смерти спас, потому он нам служит. Но когда и как было дело спасения, в такие подробности не вдавался. И отец молчал. Возможно, не стоит интересоваться, — завершил Юрий рассказ. — Так что у меня только Вырникуш и еще один человечек. А денщик мне из нестроевых солдат полагается. Но в доме у Майского прислуга для тебя найдется.

Так что не прошло и часа, как я оказался в доме не то поручика Майского, не то его тети-путешественницы.

Сразу после приезда в Петербург я от волнения, избытка новых впечатлений и в ожидании бала и встречи с Анной Клингой почти не воспринимал окружающее. Теперь же, когда денщик Смилянича вез меня в бричке, я уже смог кое-что осмотреть. Меня поразило, что Петербург совсем не был похож на город, а представлял собою как бы отдельные усадьбы, находившиеся, словно в деревне, в близком соседстве. Может, так было не во всем Петербурге, но другого я не помнил.

Дом, где я собирался квартировать, оказался большим, но деревянным. Мы поднялись на скрипучее крыльцо под высоким козырьком, и денщик Смилянича постучал тяжелым бронзовым кольцом на двери. Стучать пришлось долго, но, в конце концов, меня впустил хромой слуга и даже взял у денщика мои вещи. Я еще подумал, что встречал много хромых и вообще инвалидов. Из-за турецкой войны их столько? Потом к нам присоединилась сварливая ключница Маланья, и мы поднялись на второй этаж. В доме пахло плесенью и мышами.

Маланья определила меня в комнату, показала, где что, а потом застелила огромную, как футбольное поле, постель с помощью какого-то хитрого приспособления в виде длинной палки с крючками на ней. Девчонка лет десяти доставила мне тазик, керамический горшок с ручкой и большой кувшин с водой. Я не сразу сообразил, для чего должен служить горшок. Только после поисков уборной и воспоминаний о малолетнем племяннике, понял, что это и есть унитаз.

Потом та же девчонка принесла пирог с рыбой и кружку пива.

А через некоторое время и Вырникуш появился.

Я как раз повесил в огромный, как небоскреб, шкаф два дареных костюма и рассматривал свой дорожный, приведенный Беренклау в частичную негодность. Кафтан, камзол и рубашка всего лишь потеряли свой свежий вид, но штаны злодей умудрился порвать на самом видном месте, и Марфушкина штопка его не спасала.

Вырникуш вошел, поклонился, представился. Был он невысоким, загорелым, жилистым и носил темные висячие усы с сильной сединой. Голова его, когда он снял смушковую шапку, оказалась бритой. Сказал Вырникуш, что Юрий прислал его спросить, хорошо ли я устроен. Я сказал:

— Да, хорошо, но вот этот костюм…

Он осмотрел швы, галун и дырку.

— Можно распороть и опять зашить.

— Можно, — вздохнул я, — если потом в глухую ночь надевать. Ведь ты пойми: мы в столице!

И я многозначительно посмотрел на Вырникуша: поколдуй! Почему-то после рассказа Юрия я поверил в его магические возможности. Но Вырникуш или не понял взгляда, или для холодного оружия и лошадей у него волшба была, а по одежде он не силён. Да и по оружию… Сколько я не намекал, что мне не помешало бы новое ружьё вместо тяжёлого мушкета, который мне дал Юрий, Вырникуш даже усом не повёл. Только сказал:

— Это точно, мы в столице. Денежки в окно летят.

— Сегодня я был на балу, там люди в бархате, хорошем сукне и золотом шитье. А тут штаны с дырой, — пожаловался я и вздохнул. — Нет, бери их себе или выброси. — Читал я или в кино видел, что слугам одежду давали с барского плеча.