Раз пенёк, два пенёк - [57]

Малофей перестал принимать гостей, справедливо опасаясь новых неприятностей. Как говорится — бережёного Бог бережёт. Всю свою жизнь дед придерживался этого мудрого правила.

В сорок первом, наплевав на героизм, молодой красноармеец с криком «Сталин капут!» сдался фрицам в первом же бою. После, уже под командованием генерала Власова, Малофей пристроился служить кашеваром. Вполне благоразумно — подальше от пуль, поближе к кухне. На службе Третьему рейху особых подвигов он не совершал, лишь подворовывал потихоньку немецкую тушёнку и сахар.

Потом, уже после войны, были лагеря для перемещённых лиц и конечная станция Колыма. А там сам Бог велел против ветра не ссать! Ломали в два счёта.

После смерти сверхбдительного товарища Сталина дело красноармейца пересмотрели. За отсутствием прямых доказательств, Малофея полностью реабилитировали. Теперь вот старик — ветеран войны, в почёте и уважении. Так, ведь правильно: был на фронте. И какая разница, на чьей стороне воевал? Пули везде одинаково убивают.

Малофей распотрошил несколько окурков и скрутил цигарку, ловко завернув табак в газету. Достал спички, намереваясь прикурить.

Вдруг неожиданный громкий стук в дверь заставил его подскочить на стуле. Спички упали на пол, самокрутка прилипла к нижней губе. Дед, открыв рот, замер в страхе. Кого чёрт принёс? Отпирать, конечно же, он не собирался.

Стук повторился, из-за дверей раздался голос:

— Малофей, отвори! Пригласи меня к себе!

Кабан, что ли? Голос, вроде как, его. А, может, и нет. Будет Кабан приглашения просить, как же! Старик задумался: кому же не спится-то? Тем временем стук повторился.

Малофей потихоньку, стараясь не скрипеть, поднялся с табуретки. Подкрался к окну, отодвинул жёлтую, сто лет не стираную, занавеску. И тут же с визгом отскочил. Прямо на него, прильнув к стеклу, страшными пустыми очами смотрел Кабан! Исчадие, как есть исчадие — глаза горят! Эх, дурак, пошто полез к окну?! Спалился, теперь придётся открывать. А делать этого старику очень не хотелось.

Хозяин громко ответил, стараясь придать голосу жалостливости:

— Не могу, милый. Ноги отказали совсем, еле ползаю по дому. В другой раз приходи!

— Малофей, впусти меня! — голос Кабана был без привычных агрессивных интонаций, но тем не менее внушающий страх. Сильный страх.

Что-то здесь не чисто, непонятно как-то. Пускать ли Кабана в избу? Малофей прислушался к своему внутреннему голосу, взвешивая все «за» и «против». На фронте и в лагере, в процессе борьбы за выживание, он развил свой инстинкт самосохранения чрезвычайно. И вот теперь этот самый голос твердил ему — всё громче и громче. Нет! Не надо открывать! Худо будет!

Старик осмотрелся по сторонам, лихорадочно соображая, куда бы спрятаться. Сундук! Старинный, доставшийся Малофею по наследству — он стоял в зале, используемый хозяином и его гостями в качестве лавки. Недолго думая, старый охотник нырнул туда и захлопнулся.

— Малофей, открой! Позови, пригласи! Пусти! — голос Кабана стал умоляющим.

Вот ведь, варнак, убивец! На жалость давит. Но с Малофеем этот номер не пройдёт, потому как учён жизнью. Дед затаился, словно мышь в норе, не отвечая на призывы ночного визитёра. Наконец всё стихло. Незваный гость удалился восвояси. Малофей же, несмотря на то, что был порядочно во хмелю, уснул только под утро. Прямо в сундуке.

С раннего утра появился Боря на своём автобусе. Он громко посигналил, разбудив не только ребят, но и всех соседей окрест. Затявкали спросонок собаки, а муж комендантши послал в адрес шофёра десяток матюгов, раскрыв специально для этого на минуту окно. Суслонов не остался в долгу — что-что, а ругаться он умел и любил. Через три минуты появился на крыльце Шурка — взлохмаченный, сонный. Боря махнул ему рукой.

— Зови Синего, инвалид! Дело есть на трёшник! Пасть закрой, не гавкай! — последняя фраза адресовалась мужу комендантши.

Шурка вернулся в дом. Вскоре они вышли вдвоём с Петей.

— Давайте быстрее, засони! — после перепалки Боря был не в духе.

Петя незлобливо огрызнулся, а практикант, не говоря ни слова в ответ, бухнулся на сиденье. Шурка очень хотел спать и намеревался отдохнуть в пути.

Суслонов, гаденько улыбаясь, слегка огорошил парня:

— Ты, это, особо-то не расслабляйся. Дорога хуудая!

Подкатили к дому Татьяны. Хозяйка уже сидела на крыльце, ожидая транспорт. Боря лихо тормознул, «ПАЗик» встал, как вкопанный. Первым, почёсываясь, вылез из раскрывшихся дверей Петя. Следом выскочил Суслонов.

Он подбежал к женщине и бодро доложил:

— Таня, катафалка прибыла! Как положено, по расписанию! Щас загрузим усопшего!

Потом махнул рукой Шурке:

— Кудря, топай сюда! Подмогнёшь!

— Я однорукий! — практиканту не понравился начальственный тон Суслонова.

— Иди, тебе говорят!

— Оставь ты пацана, Боря, — вступился за друга Синий.

— Наверное, я должен Кабана таскать? Я, чё, грузчик?! — водила встал в позу.

— Нет, бл…ть, ты начальник! Командиром себя почувствовал? Отстань от парня, по-хорошему тебе говорю! — Петя сжал кулаки. Уж он-то, как облупленного, знал Борю. Трус и подхалим!

— Ребята, не ссорьтесь. Справитесь вдвоём, ведь так, Боренька? — Татьяна улыбнулась, пытаясь примирить взъерепенившихся мужиков.