Райский уголок. По велению сердца - [131]

— Нет… Ничего. — Он плотно сжал губы.

— И я так думаю, — мягко добавила она. — А теперь скажи, что ты хочешь к чаю?

— Я не уверен, что вообще хочу чего-нибудь. — Он несколько рассердился, поняв, что она не попалась на его удочку.

Ее улыбка была доброй.

— А я совершенно уверена, что хочешь, — твердо заявила она. — Как насчет оладий? Тостов? Или торта? Я случайно узнала, что повар приготовил твой любимый торт с грецкими орехами. Наверняка ты съешь кусочек?

Он состроил гримасу, выражая недовольство.

— Честно говоря, папа, это уже слишком! — Она неожиданно и искренне засмеялась. — Не могу понять, почему они все так о тебе заботятся? Просто удивительно, как это они не бросят тебя, чтобы ты сам расхлебывал кашу, которую заварил.

Он с достоинством распрямил плечи.

— Потому что я самый справедливый и разумный хозяин. И всегда таким был.

Она усмехнулась.

— Чепуха! Это потому, что они любят тебя, ты, старый грешник! Как и все мы! — Она наклонилась и чмокнула его в щеку, не обращая внимания на его притворную неприязнь к таким типично женским штучкам. — Итак, я полагаю, остановимся на торте. Ты всегда предпочитал его. Пойду принесу. Тебе уютно?

— Конечно, конечно.

— Хорошо. — Ее рука задержалась на его плече. — Я недолго. Позвони в колокольчик, если я тебе понадоблюсь. — Она поднесла небольшой медный колокольчик к прикроватному столику и повернулась, чтобы уйти.

— Моя лапочка?

Услышав ласковое имя, которым он называл ее в детстве, она остановилась, замерев.

— У тебя все в порядке?

Она вернулась к постели, села на краешек и взяла его руку в свою.

— Конечно, все в порядке, папа. Конечно. Какие бы слухи до тебя ни доходили, забудь обо всем, что тебя беспокоит. Если бы я была несчастлива, если бы со мной случилась беда, к кому бы я прибежала?

Секунду, или, может быть, долю секунды это вызывающе-щемящее «лапочка» эхом звучало в ее голове, отчего ее голос стал мягким и теплым. Этого было достаточно, чтобы успокоить его. Она нежно похлопала его по руке и поднялась.

— Вернусь через пять минут.

Он проводил ее взглядом до двери. Почему он так неожиданно и четко вспомнил некрасивую и чрезмерно худенькую маленькую девочку с горящими любопытством глазами и приятным тихим голосом; весьма чувствительного ребенка, стремящегося быть послушным, однако довольно упорного, когда возникала необходимость отстоять собственные позиции? Почему он так внезапно и настоятельно ощутил потребность пожалеть о чем-то… О чем? Он устал. Проклятая простуда. Она была добрым ребенком. И умным. Очень умным. Вся в него, подумал он.

И закрыл глаза.

Тикали часы. В камине потрескивал огонь.

Дафни очень уверенно вошла в комнату, поставила поднос на стол у окна. Повернулась.

— Папа?

Ее голос утонул в тишине, точно камень в воде.

Она приблизилась к постели. Тишина была гнетущей. Даже дыхание не нарушало ее. Его руки, смуглые и узловатые старческие руки, мирно покоились на шелке одеяла.

— Папа!

Ей не надо было прикасаться к вялой, уже остывающей коже, чтобы понять — смерть взяла его к себе. Она села на постель рядом с ним, сложив руки на коленях, глядя на лицо, которое знала всю свою жизнь. Только теперь она увидела, как оно изменилось. До этого момента оно всегда оставалось одинаковым. Многие-многие годы. Лицо, которое с любовью смотрело на нее и на котором была написана уверенность в будущем. Оно всегда было рядом. А теперь его не стало.

Много позже, когда дневной свет за окном начал меркнуть, она поднялась, позвонила в колокольчик и ждала, сдержанная и спокойная, пока дверь не открылась и в комнату не заглянула Мэри.

— Да, мисс? О! Боже всемогущий, мисс!..

— Да. Мне очень жаль, Мэри. Вы не позвоните доктору Листеру? Я полагаю, мы должны известить его.

— Д-да, мисс. О Боже, мисс… о-о-о… — приложив передник к лицу, Мэри бросилась вон из комнаты, чтобы сообщить страшную весть и приступить к последним обрядам, которые живые совершают над мертвыми.

Дафни подошла к окну. Она попрощалась с отцом и теперь стояла, с закрытыми глазами прислонившись к выцветшим, пахнущим затхлостью бархатным шторам, которые помнила столько, сколько помнила себя.

Тоби. Надо позвонить Тоби и сообщить ему.

Память всколыхнула в ее сознании картины, более реальные, чем то состояние опустошения, в котором она сейчас пребывала. Прошлое, словно река, потоком неслось мимо нее.

Она скажет Тоби потом, когда он придет домой. Нет смысла разыскивать его сейчас. Она скажет обо всем, глядя ему в глаза. В этом было некоторое утешение.

Только так она узнает, действительно ли он будет горевать.

Бледнолицый угловатый господин в пыльном пиджаке с высоким старомодным воротником аккуратно положил перед ней на столе документ, который только что прочитал.

— На этом завещательный отказ недвижимости заканчивается, — тихо сказал он. — Надеюсь, здесь все ясно?

Дафни, пребывая в состоянии шока, не осмеливалась взглянуть на мужа.

— Могу я задать вопрос? — Голос Тоби был убийственно спокойным.

— Разумеется.

— Когда Амос — мистер Андерскор — изменил первоначальное завещание?

Мужчина бросил страдальческий взгляд поверх очков в форме полумесяца.

— Мистер Смит, я…

— Когда? — Слово прозвучало резко, как удар хлыста.