Райский сад - [60]

— Где ты их сожгла, Кэтрин? — спросила она.

— Тебе тоже не скажу, — сказала Кэтрин. — Ты с ним заодно.

— Ты сожгла рассказы вместе с вырезками? — спросил Дэвид.

— Не скажу. Ты разговариваешь со мной, как полицейский или школьный учитель.

— Скажи, чертенок. Я всего лишь хочу знать.

— Я за них заплатила, — сказала Кэтрин. — Я платила деньги, чтобы ты мог их писать.

— Я знаю, — сказал Дэвид, — очень щедро с твоей стороны. Где ты сожгла их, дьявол?

— Я не скажу ей.

— Хорошо. Скажи только мне.

— Тогда пусть она уйдет.

— Я все равно собиралась уходить, — сказала Марита. — Увидимся позже, Кэтрин.

— Хорошо, — сказала Кэтрин. — Твоей вины, наследница, в этом нет.

Дэвид сел на высокий табурет рядом с Кэтрин, и та проследила в зеркале, чтобы Марита вышла.

— Ну, где ты сожгла их, чертенок? — снова спросил Дэвид. — Теперь ты можешь сказать.

— Она не смогла бы этого понять, — сказала Кэтрин. — Поэтому я и хотела, чтобы она ушла.

— Хорошо. Где ты сожгла их, чертенок?

— В железном ящике с дырочками, в котором мадам сжигает мусор, — сказала Кэтрин.

— И что, все сгорело?

— Да. Я подлила немного керосина из бидона, который стоит в сарае. Вспыхнуло сильное пламя, и все сгорело. Я сделала это ради тебя, Дэвид. Ради всех нас.

— Не сомневаюсь. Значит, все сгорело?

— О да. Если хочешь, можем пойти посмотреть, но в этом нет необходимости. Бумаги сгорели дотла; к тому же я пошевеливала их палкой.

— Пойду взгляну, — сказал Дэвид.

— Только возвращайся.

— Конечно.

Она сожгла их в старой цилиндрической канистре из-под бензина. Ороль проделал в ней отверстия и использовал для сжигания мусора. Золу она помешивала предназначенной для этого ручкой от метлы. Бидон с керосином действительно стоял в каменном сарае. В ящике Дэвид нашел несколько обуглившихся клочков знакомой зеленой обложки от тетрадей, клочки обгоревших газетных вырезок и два клочка розовой бумаги, которые Дэвид опознал как бланк службы рассылки «Romeike». На одном из них он смог разобрать строчку — «Провиденс, Род-Айленд». Кэтрин хорошо поработала, но если бы Дэвид взял на себя труд как следует поискать, он наверняка нашел бы еще несколько уцелевших клочков. Он порвал бумажку с надписью «Провиденс, Род-Айленд» в мелкие клочки и бросил их обратно в печку, поставив ее вертикально. Дэвид подумал, что никогда не был в Род-Айленде. Он поставил ручку от метлы на место в каменный сарай, мимоходом подумал, что надо бы подкачать шины гоночного велосипеда, прошел через кухню и вернулся в бар к Кэтрин.

— Ну что, все, как я сказала? — спросила Кэтрин.

— Да.

Дэвид сел на высокий табурет и положил локти на барную стойку.

— Наверное, можно было ограничиться только вырезками, — сказала Кэтрин. — Но я решила провести генеральную уборку.

— Да уж, ты постаралась, — сказал Дэвид.

— Теперь тебе ничто не помешает работать над повестью о нашем путешествии. Ты можешь начать завтра же утром.

— Конечно.

— Я рада, что ты все правильно понял, — сказала Кэтрин. — Ты даже представить себе не можешь, какие это были никчемные рассказы, Дэвид. У меня не было другого способа объяснить тебе это.

— Неужели нельзя было оставить Кибо? Ведь он тебе нравился.

— Я же говорю: я пыталась его найти. Знаешь, если ты захочешь переписать этот рассказ, я могу его тебе надиктовать. Слово в слово.

— Забавное предложение.

— Нет, правда. Вот увидишь. Хочешь, можем попробовать прямо сегодня? Я готова.

— Нет, только не сейчас. А ты не могла бы записать его?

— Нет, записать не смогу. Ты же знаешь, Дэвид, я не люблю писать. Но надиктовать я готова в любое время. Надеюсь, ты не очень переживаешь из-за других рассказов? Они были совсем никчемные.

— И все-таки зачем ты это сделала?

— Чтобы помочь тебе. Ты можешь съездить в Африку и переписать все заново, переосмыслив те события уже как взрослый человек. Вряд ли там произошли какие-то перемены за эти годы. Но было бы гораздо лучше, если бы ты написал об Испании. Ты же говорил, что природа там такая же, как в Африке, но люди говорят на нормальном человеческом языке.

Дэвид плеснул себе виски, нашел бутылку перье, откупорил ее и разбавил виски. Ему вдруг вспомнилось, как они с Кэтрин ехали в Эг-Морт и проезжали завод, где разливали перье, и как...

— Давай больше не будем говорить о моей работе, — сказал Дэвид.

— Но я хочу, — ответила Кэтрин. — Мне интересна твоя работа, когда она представляет собой нечто определенное, имеющее некую продажную цену. Раньше ты так хорошо писал, но с тех пор, как ты взялся за эти рассказы... Особенно ужасно, когда ты описываешь всю эту грязь, мух, жестокость, зверства... Ты просто погряз во всем этом. А эта кошмарная бойня в кратере и бессердечность твоего отца!

— Может, хватит уже об этом? — сказал Дэвид.

— А мне хочется как раз об этом. Я хочу, чтобы ты понял, почему мне пришлось их сжечь.

— Тебе придется их переписать, — сказал Дэвид. — Слушать рассказы из твоих уст я не хочу.

— На бумаге у меня не получится, Дэвид.

— Ты перепишешь рассказы.

— Нет. Лучше я наговорю их кому-нибудь, кто сможет их записать. Если бы ты был настроен более дружелюбно, ты мог бы сделать это сам. Если бы ты по-настоящему любил меня, ты был бы счастлив это сделать.