Райские новости - [7]

— А, понятно, — сказала девушка. — Горящая путевка. Выходит, выбор у вас был не слишком большой, да? Но вы много сэкономили. Один раз у нас так было — с Критом, правда, Ди?

— Не напоминай мне, — отозвалась Ди. — Тамошние туалеты…

— Уверена, на Гавайях у тебя с туалетами проблем не будет. — Девушка в розово-голубом ободряюще улыбнулась подруге. — По части этих вещей у американцев настоящий пунктик.

— Я не знал, что мы будем жить в гостинице, — недовольно заявил мистер Уолш. — Я думал, мы остановимся у Урсулы.

— Вероятно, так и будет, папа, — успокоил его Бернард. — Не знаю, пока не доберемся до места. — Он некоторое время помолчал, чувствуя, что женщины смотрят на него с напряженным любопытством. — Мы едем навестить сестру моего отца, — объяснил он. — Она живет в Гонолулу. Вероятно, нам не понадобится номер в гостинице, но, как это ни абсурдно, путешествовать таким образом — купив пакет услуг — оказалось дешевле всего.

— Какое место для жизни! Гонолулу! Словно круглый год в отпуске, — мечтательно вздохнула молодая женщина. Она повернулась к мистеру Уолшу: — Вы давно не видели свою сестру?

— Давно, — коротко ответил он.

— Должно быть, ждете не дождетесь.

— Не могу сказать, что сгораю от нетерпения, — угрюмо насупился мистер Уолш. — Это она хочет меня видеть. По крайней мере, так мне сказали. — Он бросил на Бернарда враждебный взгляд из-под кустистых бровей.

— Боюсь, моя тетя плохо себя чувствует, — пояснил Бернард.

— О господи!

— Она умирает, — мрачно заявил мистер Уолш. Молодые женщины умолкли. Они опустили глаза и словно бы усохли, съежившись внутри своих веселых спортивных нарядов. Бернард ощутил неловкость, как будто они с отцом провинились, погрешив против приличий, или нарушили табу. В конце концов, было что-то неподобающее, даже безнравственное в том, что они воспользовались услугами турагентства, дабы навестить умирающую родственницу.

2

Звонок раздался неделю назад, ранним утром в пятницу — около пяти часов. В комнате Бернарда в колледже телефона не было — он не мог себе этого позволить, — а потому звонок принял ночной вахтер, который, посчитав его срочным, разбудил Бернарда и проводил вниз, к студенческому телефону в холле. Бернард стоял там в пижаме и халате — выложенный плиткой пол холодил босые ступни ног (он не настолько очнулся от сна, чтобы найти шлепанцы), голова утопала в звукопоглощающем колпаке, покрытом изнутри наспех записанными телефонными номерами, — стоял и слушал хриплый, усталый женский голос — протяжный американский акцент, наслоившийся на выговор лондонских ирландцев.

— Привет, это Урсула.

— Кто?

— Твоя тетя Урсула.

— Господи боже!

— Помнишь меня? Паршивая овца.

— Отца?

— Нет, не отца. О-вэ-цэ-а. Овца.

— А, да, понял. Но теперь меня тоже считают в некотором роде паршивой овцой.

— Да, я слышала об этом… Послушай, сколько сейчас времени в Англии?

— Около пяти утра.

— Утра! Боже, извини, пожалуйста, я неправильно подсчитала. Я тебя разбудила?

— Это неважно. Где вы?

— В Гонолулу. В больнице «Гейзер».

— Значит, вы больны?

— Больна ли я? Это слабо сказано, Бернард. Меня разрезали, посмотрели и сразу зашили.

— О Господи, мне жаль. — Как невыразительно и неуместно прозвучали его слова. — Это ужасно, — сказал он. — А они ничего не могут…

— Пустое. Я уже не один день страдала от боли, думала, поясница, у меня постоянно болела поясница, но оказалось, дело в другом. Это рак.

— О Господи, — снова сказал Бернард.

— Злокачественная меланома, если точнее. Она начинается как родинка. Я ничего такого не подумала. Когда стареешь, у тебя появляются самые разные отметины. Когда наконец ее проверили, мне в тот же день сделали операцию, но было уже слишком поздно. Пошли метастазы.

Слушая, Бернард пытался сообразить, сколько лет может быть Урсуле. Последний раз он видел ее, когда она была молодой женщиной — его очаровательной, почему-то позорившей семью американской теткой. Она навестила его родителей где-то в начале пятидесятых, он тогда еще учился в школе, и привезла несколько коробок американских конфет, думая, что сладости в Англии все еще нормированы (вообще-то они оказались совсем не лишними в той их стесненной и скудной жизни). У него сохранилась картинка-воспоминание: Урсула в саду за домом, в белом платье в красный горошек с широкой юбкой и рукавами-фонариками, у нее блестящие ярко-красные ногти и губы и кудрявые светлые волосы до плеч, «крашеные», как мрачно заявила его мать. Должно быть, ей теперь семьдесят, решил он.

Вереница мыслей Урсулы двигалась, по-видимому, в том же направлении.

— Странно разговаривать с тобой, Бернард. Ты не поверишь, но когда я видела тебя в последний раз, ты еще носил короткие штанишки.

— Да, — сказал Бернард, — странно. Почему вы больше не приезжали?

— Долго рассказывать. И путешествие чертовски долгое, но причина была не в этом. Как твой отец?

— Прекрасно, насколько я знаю. Честно говоря, мы не часто с ним видимся. Отношения между нами довольно натянутые.

— Наша семья этим славится. Если ты когда-нибудь напишешь историю нашей семьи, так ее и назови: «Натянутые отношения».

Бернард засмеялся, чувствуя прилив восхищения и симпатии к этой храброй старухе, шутившей на пороге смерти.