Районные будни - [21]

— Сколько времени ты прожил в М-ской? — спросил я.

— Три дня.

Оставалось только позавидовать его наблюдательности.

— Здорово ты их обследовал, — похвалил я парня. — Прямо, как инспектор земотдела.

— А что ты думаешь, — ухмыльнулся он. — Вот пошли меня в любую станицу, дай два дня сроку, скажи — представь по всем колхозам полную отчётность: кто чего стоит, куда хозяйство движется, какое там руководство — всё сделаю и будет без ошибки. Оно, понимаешь, когда много их видел, сразу бросается в глаза разница и где у кого какие порядки. В иной колхоз придёшь, как глянешь — плетни повалены, бригадные дворы разгорожены, инвентарь разбросан — ну всё, сразу можно понять, что за хозяева тут премилые.

— Это верно… Только ты напрасно всё-таки уехал из М-ской, — сказал я. — Смотри, как там удачно складывается: сад, потом хмель, потом ещё что-нибудь подвернулось бы. Надо было тебе для начала вступить в тот колхоз, где ты говорил — бухгалтер жулик. Авось, на твоё счастье он в этом году ещё не проворуется, подработал бы там, а на следующий год — в тот колхоз, где сад, как раз под урожай. Там отхватил бы деньжат, а тем временем в третьем колхозе хмель подоспеет. Так и пошло бы, как по расписанию.

Он принял это в шутку, рассмеялся и ответил тоже шуткой.

— Так что — вернуться, может? Нет, корешок, мне ещё не приходилось так, чтоб уехать и потом обратно на то же самое место вернуться. Может, когда кончу по разу, тогда уж другим заездом, ха-ха-ха!..

— Ну, и куда же ты теперь направляешься?

Парень мечтательно улыбнулся.

— Наметил я себе один колхоз. Там, — он махнул рукой, — за Краснодаром, к Чёрному морю… — Приподнявшись с чемодана, на котором сидел, он вытащил оттуда толстую книгу с тиснёной золотом надписью на зелёном переплёте: «Всесоюзная сельскохозяйственная выставка», и стал её перелистывать. — В Харькове на вокзале купил. Давно, понимаешь, вижу — продаются такие книжки, а не догадался раньше купить. Семь пятьдесят заплатил и не жалею. Весь Советский Союз тут, все области. Разные описания про колхозы, которые участвовали на выставке — про полеводство ихнее, про животноводство, доходность. Адреса есть… Вот. Если без брехни, что пишут про этот колхоз, тогда — всё. Вот там действительно можно подработать. Виноградники у них, рис сеют. По два литра вина давали на трудодень. Это если нам вдвоём заработать, скажем, пятьсот трудодней — тыщу литров вина получим. Слышишь, Дарья! — обернулся он к жене. — По десять рублей литр — на десять тысяч одного вина. А ещё же хлеб, рис. Вот где заживём! А ты горюешь, что уехали.

Дарья попрежнему молчала, оставаясь равнодушной к восторгам мужа.

— Если всё удачно будет, куплю себе там мотоцикл. Давно у меня мечта — мотоцикл заиметь. Так и наметил: в сороковом году, душа долой, купить. С коляской.

— А принимают там? — спросил я.

— Меня скрозь примут. На мастеров нынче кризис. Я ж и бондарь, и колёсник. И баянист, могу играть на вечерах в клубе — это тоже ценится.

… Настроение моего «корешка» упало, когда он узнал, что я сотрудник краевой газеты и разъезжаю по белу свету не в поисках «рынтабельных» колхозов. Предполагая побывать вскоре на Маныче, на его родине, я попросил его назвать свою фамилию и фамилии его земляков, перекочевавших в М-скую, чтобы, будучи там, выяснить, почему люди уезжают оттуда. Он несколько минут молчал, собираясь с мыслями, а потом заговорил, но совсем другим тоном. У него даже голос изменился, исчезли самоуверенные солидные нотки, весёлое курносое лицо стало жалким, скучным. Мне пришлось с полчаса выслушивать его объяснения — почему он никак не может прижиться на одном месте. В Казахстане у него дети стали хворать, врачи посоветовали переменить климат, в Башкирии градом выбило хлеб, на Дону были сильные засухи и т. д. Потом он вдруг вспомнил, что какой-то человек обещал ему достать билеты на сорок первый, заторопился и, так и не сказав мне фамилию, ушёл. Невысокая фигура его, придавленная тяжёлой мохнатой меховой курткой, затерялась в толпе.

Я подсел к его жене. Женщина в отсутствие мужа оказалась разговорчивой, охотно отвечала на мои вопросы и, видимо, была рада, что нашёлся в вокзальной сутолоке человек, с которым можно было отвести душу. Она слышала всю нашу беседу.

Её взгляды на жизнь круто расходились со взглядами мужа. Вот, вкратце, что она рассказала о себе. Была она родом с Донщины, из станицы Константиновской, казачка, там и жила безвыездно всё время, пока вышла замуж за этого (она назвала мне его фамилию — Гунькин, Егор Тимофеевич). Гунькин у неё второй муж, и он женат второй раз. Времени тому, как они сошлись, уже девятый год. Она работала тогда в колхозе дояркой. Гунькин приехал в Константиновскую с Маныча — это было, когда он ещё только начинал путешествовать, — вступил в их колхоз, у него умерла жена и там он её посватал. У неё было тогда около пятисот трудодней, получила от колхоза в премию корову, хата была своя. Он поселился у неё, пожили они полгода, а потом уговорил её ехать в Башкирию. Продали хату, корову, и вот с тех пор, как сорвал её с места, так и нет им пристанища.