Раяд - [13]

Шрифт
Интервал

Разбирин понюхал мятую сигарету, скомкал и бросил ее в мусорное ведро.

– И побольше энтузиазма, Кость. Вспомни Чечню, в конце концов.

«Если я вспомню Чечню, – подумал Костя, – у меня не то что энтузиазм, а всякое мало-мальское желание пропадет».

Но вслух ничего не сказал.

VII

А. ПЕРЕВЕРЗИН – Е. ВИНОГРАДОВУ

10 августа 1914 года

Дорогой Евгений Осипович,

на войне как на войне. Ничего веселого. Третий день небо свинцовое. На ногах лапти. Пехота, называется. Немцы в голос смеются, когда в плен берут. У них обмундирование дай бог. Я, правда, австрийскими ботинками недавно разжился. Жмут, но все лучше, чем вот так. Еды шестые сутки нет. И, кажется, не предвидится. Сначала готов был землю есть, а на третий день стало все равно. Какая разница, от чего здесь умирать? От голода, пули, штыка, заражения крови или осколка шального. На прошлой неделе меня ранили в плечо. Рана гноиться начала, а бинтов не хватает. Последний раз перевязка два дня назад была, и то с мертвого какого-то бинт грязный сняли и на меня. Гигиена – первое, что здесь забываешь.

Но даже это все ерунда, когда спрашиваешь: а за кого или за что мы здесь в окопах заживо гнием? После Луцка, конечно, настроение было другим. Тогда казалось, вот оно, переломное. А как на Стоходе встали, так все опять на круги своя вернулось. Голод, грязь. И с каждым днем все невыносимее и бессмысленнее это прозябание. На прошлой неделе соседняя рота целый день под обстрелом сидела. И только к утру поняли, что стреляют свои же! Тошно подумать, сколько по дурости народу зазря положили. Впрочем, все это уже описал в письме к родным – если что, они Вам расскажут.

Вам это покажется забавным, но среди окопной грязи у меня появились интересные соображения по поводу раядов. Точнее, именно все вышеуказанное и стало главной причиной этих соображений.

Я думаю, вы согласитесь, что простой русский человек менее всего склонен к самобичеванию. Осознание собственной вины в произошедшем (война, нищета, неурожай) приходит с большим опозданием, если вообще приходит.

Бичеванием в России, как известно, занимается русская интеллигенция, что у простого человека не может не вызвать злобы и ненависти. Он не желает понять простую вещь – русский интеллигент бичует и самого себя в том числе, ибо, как ни крути, он часть страны и ее самосознание. Но у простого человека возникает ощущение, что его бичует кто-то посторонний. А «посторонний» – самое нелюбимое слово для русского человека, «чрезвычайный раздражитель», как сказал бы Ваш хороший знакомый, академик Павлов.

Когда на русского человека сваливаются всяческие напасти, он первым делом озирается по сторонам. А по сторонам, как известно, находятся «посторонние». И тут уж кто под руку попадется. («Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать», как писал Крылов). Кто же эти посторонние? Да кто угодно, кого можно обвинить в собственных неудачах. Вот, пожалуйста, «новейшая» история. Из прифронтовой полосы в массовом порядке депортируют евреев как потенциальных шпионов. Особо подозрительных всякий ротный имеет право расстреливать без суда и следствия (что сплошь и рядом происходит). Война? Война. Но война неудачная. Была бы удачная, так и не принялись бы искать шпионов. Надо ли говорить, что подобная «чистка» не сделает эту войну победоносной? А как насчет русских немцев, которые давным-давно живут в России? Ну что же, горе не беда. И вот уже принято предложение о ликвидации немецкой собственности в России. Но «посторонними» могут стать и вполне русские люди, им достаточно быть богаче, удачливее или умнее. Рано или поздно дойдет и до них очередь. Чаще всего сначала очередь доходит до интеллигенции, ибо кто как не она громче всех кричит о своей любви к народу, а сама его постоянно корит и побаивается. Да и можно ли любить целый народ? Ведь любить скопом – чушь, а любить отдельных представителей – тогда при чем здесь «народ»? Эти путаница и вранье раздражают простого человека, ибо он-то уж точно интеллигенцию не любит и совершенно этого не скрывает. И вот, когда приходит беда, тут-то самое печальное и начинается. И это не преувеличение, ибо нет другого такого народа, который был бы столь охоч до крайностей. Только в нашей роте за последний месяц произошло несколько стычек на национальной и, как теперь говорится, классовой почве. И вот немец и австрияк уже, выходит, не враги, а тот враг, до кого близок кулак.

К чему я так подробно описываю все эти печальные и без того очевидные вещи? И при чем тут, собственно, раяды?

Исчезновение раядов до сих пор представлялось мне результатом либо обычной ассимиляции, либо, на худой конец, жестокой агрессии со стороны. Но никаких свидетельств ни одной из этих версий пока нет. Нигде больше о раядах не было слышно – они исчезли почти незаметно (если следовать первой версии), но и никаких следов разрушения или насилия в Раяде нам не удалось обнаружить (это если брать вторую). Какова же третья? Моя версия – вырождение. Исчезновение раядов как таковых.

Но при этом Раяд (в том виде, в котором его обнаружили мы) находится в относительно неплохом состоянии. Не могли же они просто испариться?


Еще от автора Всеволод Маркович Бенигсен
Закон Шруделя

Света, любимая девушка, укатила в Сочи, а у них на журфаке еще не окончилась сессия.Гриша брел по Москве, направился было в Иностранную библиотеку, но передумал и перешел дорогу к «Иллюзиону». В кинотеатре было непривычно пусто, разомлевшая от жары кассирша продала билет и указала на какую-то дверь. Он шагнул в темный коридор, долго блуждал по подземным лабиринтам, пока не попал в ярко освещенное многолюдное фойе. И вдруг он заметил: что-то здесь не то, и люди несколько не те… Какая-то невидимая машина времени перенесла его… в 75-й год.Все три повести, входящие в эту книгу, объединяет одно: они о времени и человеке в нем, о свободе и несвободе.


ВИТЧ

Герой романа «ВИТЧ» журналист Максим Терещенко в конце девяностых возвращается в Россию после эмиграции и пытается «ухватить» изменчивую реальность современной России. Неожиданно ему поступает «заказ» — написать книгу о малоизвестных писателях-диссидентах семидесятых. Воодушевленный возможностью рассказать о забытых ныне друзьях, герой рьяно берется за дело. Но… все персонажи его будущей книги таинственно исчезли, словно и не существовали вовсе. Поиски их приводят к неожиданному результату…


Русский диптих

Всеволод Бенигсен родился в Москве в 1973 году. Некоторое время жил в США и Германии. В 1996 году закончил сценарно-киноведческий факультет ВГИКа. Автор нескольких пьес и сценариев. В 2009 году его роман "ГенАцид" ("Знамя" № 7, изд-во "Время") вошел в длинные списки крупных литературных премий и был удостоен премии журнала "Знамя".


ГенАцид

«Уважаемые россияне, вчера мною, Президентом Российской Федерации, был подписан указ за номером № 1458 о мерах по обеспечению безопасности российского литературного наследия…» Так в нашу жизнь вошел «ГЕНАЦИД» — Государственная Единая Национальная Идея. Каждому жителю деревни Большие Ущеры была выделена часть национального литературного наследия для заучивания наизусть и последующей передачи по наследству… Лихо задуманный и закрученный сюжет, гомерически смешные сцены и диалоги, парадоксальная развязка — все это вызвало острый интерес к повести Всеволода Бенигсена: выдвижение на премию «Национальный бестселлер» еще в рукописи, журнальная, вне всяких очередей, публикация, подготовка спектакля в одном из ведущих московских театров, выход книжки к Новому году.«Новый год, кстати, в тот раз (единственный в истории деревни) не отмечали»…


ПЗХФЧЩ!

Всеволод Бенигсен ярко дебютировал романом «ГенАцид» (премия журнала «Знамя», лонг-лист премии «БОЛЬШАЯ КНИГА»). Следующие книги — «Раяд» и «ВИТЧ» подтвердили первое впечатление: этот молодой автор мастерски придумывает истории, в которых социальная фантастика тесно соседствует с «психологией», и для него не существует табу, особенно когда речь идет о советских мифологемах. Его предшественниками называют Войновича, Искандера, Юза Алешковского.Короткая проза Всеволода Бенигсена замешана на гротеске. Черный юмор a la Мамлеев соседствует с просто смешными рассказами.


Чакра Фролова

21 июня 1941 года. Cоветский кинорежиссер Фролов отправляется в глухой пограничный район Белоруссии снимать очередную агитку об образцовом колхозе. Он и не догадывается, что спустя сутки все круто изменится и он будет волею судьбы метаться между тупыми законами фашистской и советской диктатур, самоуправством партизан, косностью крестьян и беспределом уголовников. Смерть будет ходить за ним по пятам, а он будет убегать от нее, увязая все глубже в липком абсурде войны с ее бессмысленными жертвами, выдуманными героическими боями, арестами и допросами… А чего стоит переправа незадачливого режиссера через неведомую реку в гробу, да еще в сопровождении гигантской деревянной статуи Сталина? Но этот хаос лишь немного притупит боль от чувства одиночества и невозможности реализовать свой творческий дар в условиях, когда от художника требуется не самостийность, а умение угождать: режиму, народу, не все ль равно?


Рекомендуем почитать
Снежинки

«Каждый день по всему миру тысячи совершенно здоровых мужчин и женщин кончают жизнь самоубийством… А имплантированные в них байфоны, так умело считывающие и регулирующие все показатели организма, ничего не могут с этим поделать».


Сначала исчезли пчёлы…

«Сначала исчезли пчёлы» — антиутопия, погружающая читателя в, по мнению автора, весьма вероятное недалёкое будущее нашего мира, увязшего в экологическом и, как следствие, продовольственном кризисе. В будущее, где транснациональные корпорации открыто слились с национальными правительствами, а голод стал лучшим регулятором поведенческих моделей, а значит и всей человеческой жизни. Почти всё население сосредоточено в мегаполисах, покинув один из которых, герои открывают для себя совершенно новый мир, живущий по своим, зачастую гораздо более справедливым правилам, чем современное цивилизованное общество. 18+.


Исцеление водой

Три сестры на изолированном острове. Их отец Кинг огородил колючей проволокой для них и жены территорию, расставил буйки, дав четкий сигнал: «Не входить». Здесь женщины защищены от хаоса и насилия, идущего от мужчин с большой земли. Здесь женщины должны лечиться водой, чтобы обезопасить себя от токсинов разлагающегося мира. Когда Кинг внезапно исчезает, на остров прибывают двое мужчин и мальчик. Выстоят ли женщины против них?


Богиня Всего Остального

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Идеальные

«Меня зовут Рейна. Таких, как я, называют призраками. Я существую вне системы». Рейна и ее мать вынуждены скрываться от правительства: обладателям плохих генов не место среди идеальных граждан страны. Единственный шанс выжить – оставаться невидимыми там, где за тобой следят тысячи глаз. Столкнувшись на улице с юным Ларком, девушка понимает, что не хочет больше прятаться. Нарушив главное правило выживания и открыв свой секрет другому, Рейна обречена на гибель. И лишь на пороге смерти ей удается узнать невероятное: она совсем не та, кем считала себя.


История Эша

Мы очень рады поделиться этой новой историей об Эше Локвуде. Прочитайте, чтобы узнать больше о том, какова жизнь в компаньонских домах на самом деле и что чувствовал Эш, когда впервые встретил Вайолет… Перевод группы https://vk.com/club141098651.


Против часовой стрелки

Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.


Жили-были старик со старухой

Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.


Время обнимать

Роман «Время обнимать» – увлекательная семейная сага, в которой есть все, что так нравится читателю: сложные судьбы, страсти, разлуки, измены, трагическая слепота родных людей и их внезапные прозрения… Но не только! Это еще и философская драма о том, какова цена жизни и смерти, как настигает и убивает прошлое, недаром в названии – слова из Книги Екклесиаста. Это повествование – гимн семье: объятиям, сантиментам, милым пустякам жизни и преданной взаимной любви, ее единственной нерушимой основе. С мягкой иронией автор рассказывает о нескольких поколениях питерской интеллигенции, их трогательной заботе о «своем круге» и непременном культурном образовании детей, любви к литературе и музыке и неприятии хамства.


Любовь и голуби

Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)