Раяд - [14]

Ответ на этот вопрос я, видимо, смогу дать только тогда, когда снова приступлю к работе.

С уважением и любовью,

Ваш Александр.

VIII

Было 12 часов дня. Кроня все еще лежал в постели в предвкушении свободного дня. Да, собственно, не только дня, а вообще жизни. Год, проведенный вдали от дома, давил на мозг. Иногда казалось, что его здесь не было вечность, иногда вся казахская эпопея представлялась сном, будто и не уезжал он никуда. Кроня еще какое-то время смотрел в потолок, отдавшись нахлынувшей волне воспоминаний о путешествии из Астаны в Москву и о мрачном попутчике, но эта волна как накатила, так и откатила, уступив место мыслям о насущном настоящем, а также не столь насущном будущем. В общем, надо было вставать.

Он зевнул, вытянулся в струну, потянулся, растопырив ладони рук, оскалился и издал что-то среднее между воем и рыком. Затем резко спрыгнул с кровати и прошлепал на кухню.

На кухне было непривычно тихо, и Кроня понял, что не хватает тарахтения холодильника – его он отключил перед отъездом. В принципе, в холодильник можно было не заглядывать, но Кроня тем не менее открыл дверцу. Внутри было девственно пусто, если не считать банки давно просроченной горчицы, которая забилась в нижний угол и теперь испуганно глядела оттуда, словно опасаясь, что ее могут выбросить или, того хуже, съесть. «Негусто», – подумал Кроня и вставил штепсель холодильника в розетку. Холодильник хрюкнул и мелко затрясся, набирая обороты.

Кроня еще раз потянулся и, почесывая загорелое пузо, выглянул в окно. Давно забытый пейзаж порадовал своей серой неизменностью. В то время как по всему городу то тут то там вырастали как грибы после радиоактивного дождя уродливые железобетонные гаражи и причудливые офисные здания, заросший пустырь перед Крониным домом поражал первозданной неухоженностью. Самое удивительное, что пустырь был огорожен металлической сеткой. От кого или для кого – не ясно. Возможно, от хищных и вечно страдающих от нехватки места автовладельцев, возможно, просто от нерадивых жителей, которые везде рады устроить помоечную свалку. Но за год отсутствия Крони ничего здесь не изменилось, и это радовало. Стабильность, даже если это стабильность неухоженности, все равно радует. В мире, где все меняется, где с космической скоростью стираются привычные границы между видами искусства, моральными принципами и так далее, любая константа вызывает невольное уважение – надо же, а это (этот, эта) еще стоит (лежит, торчит, болтается).

В тот момент, когда Кроня, как полководец, разглядывающий будущее поле битвы, обозревал раскинувшуюся перед ним пустошь и прикидывал, сколько может стоить такой огромный участок земли фактически в центре Москвы, зазвонил телефон. Кроня отвернулся от окна и схватил лежавшую на столе трубку радиотелефона. Из трубки раздалась невнятная женская скороговорка, по которой он сразу опознал дальнюю родственницу, у которой на время Крониного отсутствия пребывал его пожилой отец. Кроня вспомнил, что предупредил ее насчет даты своего прибытия. Родственница от дежурных вопросов по поводу Крониной командировки быстро перешла к делу, сообщив, что намеревается на неделе отбыть в длительный отпуск, посему сегодня же перевезет отца к Кроне. Кроме того, она хочет получить то, что ей полагается за уход за больным отцом, и потому просит Кроню приготовить деньги. Сумма была серьезная, но следить за его отцом – дело хлопотное, так что тут не могло быть никаких возражений.

После разговора с родственницей хорошее настроение не то чтобы улетучилось, но как-то потускнело, тем более что неожиданно заныл позвоночник.

Кроня тут же вспомнил, что еще в поезде его слегка тревожила эта странная боль. Кроня знал, что в спине есть какие-то позвоночные диски, и эта боль ему почему-то казалась сигналом того, что один из них стерся, хотя он понятия не имел, как это вообще происходит. Он вздохнул, положил трубку на место и потянулся, пытаясь вызвать боль для уточнения ощущений. «Надо латать, действительно, чего оттягивать?» – попытался убедить самого себя Кроня и посмотрел на часы. Половина первого. Вспомнив, что еще не умывался, он прошел в ванную. Выдавил зубную пасту на щетку (все было на месте со времени отъезда) и поднял глаза – из зеркала на него смотрел совершенно незнакомый бородатый мужик. Ничего тут необычного не было – в Казахстане Кроня уже привык к своему отражению, но в домашнем интерьере борода выглядела дико и неряшливо. В оттепельных фильмах так смотрелись спустившиеся с гор альпинисты или вернувшиеся из экспедиции геологи. Их корили заждавшиеся жены и подруги, нежно отстраняясь после первого поцелуя со словами «Ой, щекотно» или «Колючий какой». Такой вид был у Крони последний раз года четыре назад, после поездки в Сибирь. Тогда жена Крони ничего из вышеуказанного не говорила, даже (как показалось Кроне) была рада такой внешней перемене в муже. И хотя сейчас жены уже давно не было, Кроня на секунду подумал, не оставить ли ему бороду, но решил, что внешность отца Федора, забравшегося на скалу с куском колбасы, все-таки надо менять.

Он взял ножницы и начал долгий, но приятный процесс преображения. Через полчаса он уже фыркал, шлепая себя по щекам и ощущая непривычную гладкость кожи. Затем почистил зубы, принял душ и оделся в чистое белье, которое, к своему удивлению, обнаружил в шкафу.