Рая & Аад - [7]

И чем громче Рая вопила (хотя, что самое существенное, её в эту кровать никто и не приглашал), тем яснее становилось – даже случайно это слышащим детям – даже тем из них, которые совсем плохо успевали в школе: она к этой самой кровати – той, что вскоре будет узаконена местной мэрией как её, Раино, брачное ложе, – не то что проползёт – ринется по головам.

Включая собственную.

А что? В этом мире побеждает небрезгливый. Хотя – что же считать «победой»? Собственное поражение? Как-то совсем по-оруэлловски тогда получается. Сформулируем конкретней: наибольший человечий приплод приносят наименее прихотливые, наименее взыскательные, наименее брезгливые самки. Что же тогда говорить о человеческом генофонде в целом?

В Клубе русских жонп, за день до регистрации брака, Рая разражалась также и другой инвективой. Словесный её состав (смысловой там отсутствовал) был примерно таков: а вот я завтра на него посмотрю!! я посмотрю, как он заявление на регистрацию подавать будет!! я ему ничего не скажу, я только в глаза ему загляну!! интересно, а он-то как в мои поглядит?! И т. п.

Высокочтимые дамы, т. е. члены Клуба, скорее всего, не знали, что данный брак заранее был оговорен как фиктивный. Создавалось такое впечатление, что это немаловажное примечание напрочь упускала из виду сама невеста.

7

На следующий день Рая и Аад подали заявление (о роковом поединке их взоров нам ничего не известно), а через два месяца они уже смущённо топтались на малиновом коврике перед суконным ликом брачующего их чиновника. Рая ослепительно сияла во взятом напрокат (клуб «Русские Присоски») бархатном платье цвета варёной свёклы, удачно дополненном кучерявой синтетической розой, которая хищно чернела у Раиного широкого, как коромысло, плеча; голову её – устрашающе блестя лаком и гелем – венчала бабетта Бабилонской возвышенности (отчего и сама Рая возвышалась над Аадом на высоту этой баснословной бабетты); нагота Аада была прикрыта бурой тишорткой с малопонятной канареечной надписью «HIC IACET…»[3] и клюквенно-красными джинсами; очень нарядно выглядели новые, огуречного цвета, пластмассовые шлёпанцы на босу ногу. Над чиновником, в золочёной раме, радуясь доброкачественности новой подданной – ах! – почти что помахивая ей рукой! – поощрительно улыбалась королева Беатрикс, словно взявшая на себя вдохновляющие функции Флоры, римской богини плодородия. А по обе стороны от новобрачных стояли мы – два свидетеля: моя компаньонка и я.

Нам трудно было там стоять. Становилось совершенно очевидным, что мы присутствуем на сеансе заглатывания кролика удавом. Это становилось очевидным как дважды два. Картина усложнялась однако же тем, что не было до конца понятно, кто же кролик и кто удав, – и если можно представить кошмарную картину в духе, скажем, Алана Гоббслея, где каждый является и кроликом и удавом одновременно, то это было самое то.

Пикантность ситуации заключалась также и в том, что Рая, питавшая свою духовную субстанцию животворными советами дам из «Русских Присосок», тем не менее, не решилась пригласить в качестве свидетельниц ни одну из них: она опасалась, что, невольно позавидовав её, Раиному, лучезарному счастью, жонпы её непременно сглазят.

8

Выскочив из мэрии как ошпаренный, Аад сразу же перебежал на другую сторону улицы. На другую – по отношению к той, по которой, сияя, зашагала его законная фиктивная супруга. Поволоклись и мы, свидетельницы, – в качестве свадебного – или похоронного – то ли шлейфа, то ли кортежа. Ещё вылетая из холла, Аад, тем не менее, остановился, потребовал наши (мои – и второй свидетельницы) прокомпостированные транспортные билеты, внимательно взглянул на них, затем на свои часы – и сказал, что, поскольку час с момента компостирования ещё не истёк, мы можем ехать на трамвае, ура, не производя дополнительного компостирования.

(Русский человек уловил бы в этом высказывании адресованный ему намёк убираться к той самой матери, праматери всех матерей, но мы с компаньонкой были уже тёртыми калачами и отлично понимали, что человек нидерландский, автоматически, проявил здесь единственно свою мифологическую бережливость – назовём это так – и соответствующую ей шкалу ценностей.)

Когда мы дошли до трамвайной остановки, Аад снова перебежал дорогу, на сей раз нам навстречу, словно присоединившись на миг к нашей зачумлённой троице, но вскочил в иной вагон по отношению к тому, куда водрузила телеса его законная фиктивная жена – и мы, ошалелые свидетельницы («преступления, совершённого в особенно циничной форме»). 

Впрочем, Рая продолжала сиять. А что? В этой жизни побеждает невозмутимый.

Побеждает – кого? Ну, это уже другой вопрос.

Вторая свидетельница, забившись на заднее сидение, как бы смотрела в окно. Сидя с очень прямой спиной, она демонстрировала прохожим редкий цирковой аттракцион: обильное увлажнение лица слезами – без какого-либо участия мимических мышц.

В таком составе и в таком настроении мы вышли возле дома Аада. Мы вышли там потому, что у него на этот день была назначена встреча с двумя музыкантами, которых познакомила с ним именно я, – поэтому он меня, а заодно и компаньонку, заранее пригласил. Не знаю, приглашал ли он Раю. Что-то даёт мне основание в этом сомневаться. Но она тоже направилась к его двери – вместе со всеми, как ни в чём не бывало. В это время, вприпрыжку, как раз подошли музыканты.