Рай и ад. Книга вторая. Рассказы перенесших клиническую смерть - [21]

И потом наступает легкая такая эйфория, когда ты не можешь разобрать, кто перед тобой стоит. Я видел белых людей каких-то, светлых людей, и темных людей, и врачей. И я не мог разобрать, кто это: врач, не врач это, и так далее. Но мне уже было так все без разницы, так было все легко. И я так легко отсоединился, как будто, от кровати. Как будто, вспарил вверх. И вдруг, я, как будто, вот, мгновение — моргнул, и вижу себя над собой. Но я не узнал себя. Я просто видел, что какой-то мальчик лежит. Я так разглядывал, смотрел сверху так. По бокам, как будто, все расплывалось, но я видел врачей, которые тут же все подбежали. Подбежали, начали раскрывать меня всего, разрезали мне рубашку, в которой я был, синяя такая, мне ее разрезали. Ну, она как пижама медицинская, что ли. Разрезали, что-то начали мне тыркать, там. Какой-то укол делали.

Я все это смотрел, мне это было так любопытно, я так разглядывал. Потом: оп — я на стороне стою, как будто уже. Вот прям рядом стою, но я не видел стен, как будто их не было. Может, одну стену я видел — где вот стоял аппарат, который «химию» делает, такой — большой. Здесь вот эта вентиляция искусственная, еще что-то стояло, и лампочку — это я видел, но все, что по бокам нет. Врачей я видел. Я слышал все, что и кто говорил, конкретно. Это настолько четко было, что я до сих пор все это помню.

И уже врач вышел, и сказал моим родителям, которые сидели, они как раз приехали в этот момент. Ну, видно знали, что уже все, что-то должно произойти, и приехали заранее. Вот. Потому что я не помню, когда родители уже стояли передо мной, перед тем как остановилось мое сердце, я просто видел много каких-то людей странных: и темных, и светлых, белых. Я думал, что это какие-то врачи, какие-то в черном. Думаю, может, батюшки какие-то стоят. Я не понимал. В этот момент, как будто, вся жизнь твоя перед глазами промелькает. Вот это ежесекундно, наверное, вот этот момент — когда видишь всю свою жизнь и не понимаешь, что перед тобою происходит. То есть, оно, как бы, вокруг — все это. Вот.

И потом, как будто, я — оп, и в коридоре нахожусь. Я видел маму, которая прижалась к папе, и я увидел, что они искренне меня всегда любили. Что все, что они работали, они старались для меня и брата. И я видел, как родители, как мама плакала, папа плакал сидел. И мама заплакала. Она билась, вырывалась из рук отца, и папа ее держал. Но врач стоял в стороне, не подходил к ней, и разговаривал с кем-то по телефону, там. И все. От меня уже через три минуты с небольшим отошли в сторону. Ну, уже все, — врачи сказали. Меня накрыли.

И тут, только отошли они, когда у меня забилось сердце — я не помню этот момент. Это мне уже врач рассказывал. Но, говорят, как только отошли они, у меня тут же забилось сердце. Вот тогда я вернулся к жизни.

Но я хочу вам рассказать то, что я видел после того, когда я ушел из больницы. Я прошелся по больнице. Меня, как будто, никто не замечал. Ну, я так подумал: «ну, наверное, все заняты» (улыбается). И потом, как будто, я прошел по коридорам до конца, и, как будто, свет яркий, и, как будто я моргнул — хоп — и я очутился дома. Потом моргнул — я очутился там среди школы. Потом я моргнул… как будто ежесекундно все это было… я, как будто, побывал во всех своих местах, где мне больше всего нравилось. И в хороших, и в плохих. Ведь когда я гулял с этими «эмо» — неформалами, с другими неформалами, с людьми, с ребятами, с парнишками, и с девушками, и с парнями, вот, и я ж не думал, что это плохо. И поэтому эти места мне тоже все показались. Как будто, я там тоже с ними гулял, но, как будто, меня там никто не замечал.

И потом, я резко оказываюсь на каком-то большом-большом поле. Чистое, ясное небо, солнце светит. Я как будто летел… И вот это момент такой — я подумал, что это сон. Но это было настолько вещным, настолько реальным, что это даже не объяснить словами, наверное. Я, как будто, подпрыгиваю и пролетел там сколько-то вперед. Потом опять. На самом деле, я не летел. Я потом уже увидел крылья сбоку. Много крыльев, как будто, высокий такой, метра три с половиной, Я не понимал, кто это. Это я уже потом понял, что это Ангел. Это были Ангелы, это они меня катали на своих качелях, потому что мне это нравилось всегда. И они меня с двух сторон взяли. И был Ангел-Хранитель. Я его потом почувствовал, что он сзади меня. Ангел-Хранитель действительно у каждого есть. Он нас всех охраняет и дается самим Господом на то, чтобы он записывал каждое наше действие, каждый наш шаг и нас охранял тут же, одновременно. Он — наш путеводитель. И вот, эти Ангелы… у них не два крыла было, а у них, как будто, их много было. По нескольку крыльев было на одной и на другой стороне. Я не мог разглядеть их лица. Мне не показали конкретно их лица, но я от них чувствовал такую доброту, такую теплость. Я, как будто, дышал глубоко. Я понимал, что вроде я рот не открываю, а с ними говорю. И я понимаю, что там мне говорят, и так далее. Они мне много что рассказывали. И они показывали мне все мои картинки. Я, когда был маленьким, очень любил рисовать. И Господь дал мне дар — я рисую очень красиво. И вот эти все картинки, я в них во всех побывал, как будто. Все, что я рисовал. И потом они, как будто, понесли меня вперед. Меня возвысили так высоко, мне показали, как будто, весь мир… Когда меня поднимали, я сказал: — Ой, там, наверное, нет кислорода, я сейчас задохнусь. Мне говорят: — Не надо, это вы навязали себе, все хорошо, дыши глубже. Нет там такого, что, как будто, нет кислорода. Там — благодать! И я не понимал, почему они меня так катают…