Равнинный рейд - [19]

— Знаю, — заявил он. — Ты у бай Моню младший. Точно? А ты меня что — не признаешь?

— Признаю, — неуверенно протянул парень, но было ясно — не помнит.

— Я ночевал у вас два года назад, — сказал партизан и почесал подбородок. — Что он за птица, не знаю, товарищ комиссар, но отец его — хороший человек.

Отведя в сторону Тимошкина, он добавил:

— Его отец помогает партизанам. У него зимовали бай Желю и Стоичко Черный… Не думаю, чтоб из парня получилась сволочь…

В этот момент перед ними выросла крупная фигура командира. Он отослал партизана и заговорил:

— К поджогу готовы, товарищ комиссар. Подожжем сразу все скирды, и надо немедля убираться…

Помолчав немного, добавил:

— У меня есть идея, товарищ комиссар. Не знаю только, как ты на это посмотришь…

Какая-то невысказанная обида прозвучала в его словах. Комиссар слегка нахмурился.

— Ну, что же — выкладывай!

— Видишь ли, вместо того, чтобы идти на юг, мы могли бы свернуть к востоку и двигаться параллельно шоссе, связывающему Златарицу с околийским центром…

— А потом? — озадаченно спросил Тимошкин.

— Дело вот в чем, — уже более уверенно стал объяснять Волчан. — Горы повернуты к нам подковой, а в центре дуги — представь себе карту — находится городок. Так вот — вместо того, чтобы упереться в центр, мы выйдем к левому краю.

Тимошкин раздумчиво почесал в затылке.

— Дуга не совсем правильная, — заметил он. — Края ее несколько растянуты. Прибавь еще шесть километров до города. Мы ни на минуту не должны забывать, что нам надо пройти это расстояние до рассвета, за один переход. Застанет нас утро на равнине, Считай — дело наше гиблое.

— Что верно, то верно, — согласился Волчан. — Десять километров крюку…

— А ну как эти километры окажутся для нас фатальными? Нам и без того еще идти да идти… Успеем ли за один-то переход?

— Я вот как прикидываю, — терпеливо пояснил командир. — По пожарищам жандармы догадаются — тут особого ума не надо, — в каком направлении мы движемся. Они расставят всюду засады. И мы должны будем вступать в сражения, чтобы продвигаться вперед. Какие они двинут силы против нас, сколько выставят засад, этого мы, само собой, не знаем. Но уж во всяком случае в боях мы потеряем больше времени, чем если пойдем в обход…

Тимошкин моментально оценил огромное преимущество нового плана. «Хороший командир! — порадовался он. — Просто отличный командир!» Но лицо его оставалось серьезным, голос звучал все так же сдержанно:

— Согласен! Убедил! Действуй!

Тимошкин снова вернулся к солдатам. Унтер-офицер, похоже, преодолел свои колебания и робость — он открыто взглянул на комиссара. В глазах его все еще светилось возбуждение, но мрачный огонек исчез.

— Развязать его! — приказал Тимошкин. — Отдайте ему винтовку!

Партизаны разрезали узел, и Монев с удовольствием пошевелил затекшими пальцами, а потом нежно притронулся к старенькой винтовке. Янко — вчерашний гимназист — успел уже сбросить ученический мундирчик и переодеться в солдатскую форму. Юноша сразу как будто возмужал, стал шире в плечах и выше. А Клим все еще примерял сапоги, слушая добродушную воркотню сыровара:

— Кто же так наматывает портянки? Дай я тебе покажу…

Старик наклонился и проворно стянул ему ногу стиранными портянками.

— Видал? Теперь обувайся!

— Готовы? — строго спросил Тимошкин, а затем обернулся к солдатам. — Ну, что ж, товарищи, не поминайте лихом. Взяли мы у вас пару-другую сапог — ну, да беда невелика. Семь бед — один ответ, как говорится. Так ведь?

— Да уж чего там! — вздохнул уныло круглолицый солдат.

— Ну, ладно, нечего считаться. Зла мы вам не хотим. Мы лишь делаем свое дело, и дело это не только наше, а общее, всего народа. Вы это скажите всем солдатам, вашим товарищам по казарме. Партизаны не убивают солдат — мы только, ежели на нас нападут, обороняемся от них. И делаем это для всего народа — чтобы спасти его от пропасти, куда его толкают фашисты, сбросить с его спины эксплуататоров. Не захотели уйти с нами в горы — воля ваша, поступайте, как знаете. Хотя, поверьте мне, придет день, и вы об этом горько пожалеете. Я говорю это к тому, чтоб вы не затаили на нас обиду…

— Понятно, товарищ, — все так же уныло, но с какой-то сердечной ноткой ответил один из пленных.

— Ну, всего! Не обижайтесь, братцы. И не очень-то болтайте начальству. Сколько нас, вы не знаете и сами, а спросят — скажите много.

Как только группа растворилась в темноте, огромные, высоченные скирды сена разом занялись огнем. Клубы густого белого дыма, озаренного алым пламенем, взметались в воздух, а затем плавно опускались на кукурузные поля, словно таяли в молочном тумане. Дым постепенно становился не таким удушливо густым, а длинные огненные языки, алчно лизавшие черноту неба, становились все ярче и ожесточенней. Вскоре группа ступила на колею, шедшую почти что параллельно шоссе, что вело в околийский центр. Там партизаны дождались товарищей, которые остались, чтобы поджечь скирды. Командир подсчитал людей и негромко распорядился:

— Будем двигаться на восток по колее и как можно быстрей. Арьергард заметет следы… Пырван, бери людей и за дело!

К этой маленькой партизанской хитрости они прибегали уже не раз и знали, что надо делать. Арьергард двинулся на юг, чтобы сбить с толку преследователей, а затем тропинками и межами вернулся на колею. Эта несложная операция, выполненная четко, быстро и уверенно, все же задержала немного партизан, и, миновав опасную зону, они зашагали на пределе. Где-то между Златарицей и городом бойцы увидели, как навстречу движется сверкающая вереница огней. Лучи автомобильных фар прорезали темень и, казалось, подозрительно прощупывали придорожные участки. Машины, должно быть, спускались под уклон: партизаны ясно различали расположенные симметрично, на равном расстоянии друг от друга, пары электрических глаз. Свет приближался, становился все ярче. Бойцы не мешкая залегли в кустах. Рев моторов резко усилился, и машины прошли в какой-нибудь сотне метров от партизан. Волчан, который наблюдал за дорогой, тихо шепнул: