Ратное счастье - [9]

Никакого сомнения — комсорг моего родного полка Дима Яковлев!.. Тот самый славный Димка, с которым год назад мы отбивались от «психической» атаки подо Ржевом! Дима, которому я перевязывала на поле боя раненую голову!.. Но ведь он же умер!.. Я с силой рванула себя за челку: наваждение не проходило. Стоит живой, да еще и посмеивается...

— «Испугалася коза, растопырила глаза!» Чижик, чего это ты на меня так вызверилась? Аль в обиде?

Брат мой, друг мой! Я взвизгнула совсем не по-командирски и кинулась на Димкину тощую шею. Мы не могли выговорить ни одного слова. Только целовались, смеялись и опять целовались. Очнувшись от столбняка, я съехидничала:

— А ты никак это, товарищ комсорг, после своего воскрешения целоваться обучился?

Димка ухмыльнулся!

Ишь обрадовалась. Какое же это целование? Это я просто от избытка чувств.

Димочка! Димуля!.. А ведь сказали, что ты... понимаешь?

А ты поверила? Нам помирать не к спеху. Как-никак, а Гитлера пережить надо.

Димка, так это ж просто здорово! Когда при жизни хоронят — человек сто лет живет. Не веришь? Спроси мою бабушку. Она в японскую на деда похоронку получила, а он и пришел. Честное ленинское! Ну, где ты сейчас? Выходит, тоже после лечения обратно в нашу дивизию не попал? Эх!.. Как ты? Почему хромаешь? Рассказывай. Куда идешь?

Никуда. Отходил, брат Чижик,— грустно ответил Дима, и его голубые глаза печально потускнели. — Я ж теперь нестроевой,— кивнул он на свою дубинку-костыль. — На передний край меня не пустили. Выходит, отвоевался.

Да ладно тебе,— попыталась я его утешить.— Мало ты воевал? Чем занимаешься?

— Обо мне потом. Интересного мало. А вот ты где обретаешься? Слушай, а в честь чего это ты строевые погоны нацепила? Батюшки! Да еще и офицерские!..

Димочка, да ты же ничего не знаешь! Ведь мы больше года не виделись. Я же на армейских курсах училась. Потом пулеметным взводом в Сибирской дивизии командовала. А теперь вот на роту иду. Опять в другую дивизию. Не везет, да и только.

Не везет?! — вытаращил глаза Димка. — Да если бы мне такое... Нет уж! Кому не везет, так это мне. А ты... Ну и Чижик-пыжик!.. Просто молодчага. Впрочем, я всегда знал, что из тебя будет толк, если не станешь всякими глупостями заниматься.

Под «всякими глупостями» наш комсомольский вожак подразумевал не что иное, как Ее Величество — Любовь. Вообще-то он признавал за человеком право на это чувство, но... только к Родине — Отчизне. И в свои девятнадцать лет на всю дивизию прослыл великим женоненавистником.

Вспомнив это, я рассмеялась:

— Опять за свое? Слушай, а почему ты бродишь в одной гимнастерке, ведь холодно! Не забывай, что у тебя легкое прострелено. Простудиться — дважды два, потом наплачешься.

— Ерунда,— отмахнулся Димка по своему обыкновению.— Где это ты видела простуженного солдата? Не в этих пустяках суть. А вот то, что из игры выбыл начисто, это — да. Обидно, пойми, дружище: с первого дня без передышки. Пройти огонь и воду и два окружения. А теперь, когда фашиста бьем на всех фронтах, да еще как!.. Одним словом, дела мои, Чижичек... даже говорить неохота.

Дима, почему ты хромаешь? Ведь тебя ранило в голову и грудь, при чем здесь хромота?

А вот и при том. Самолет по дороге добавил. Был косой перелом бедра. А это, как в Одессе говорят, не сахар! Полгода лечился. В глубокий тыл хотели списать начисто. Еле отбоярился. А о передовой и думать...

Ты опять? Оставь...

Да, для такого, как Дима-комсорг, даже вынужден но отсиживаться в прифронтовом тылу — нож острый. Не повезло бедняге. Я умышленно не спросила, получил ли он орден за бои подо Ржевом. А вдруг не получил? Зачем бередить раны! Ему и без того тошно. А вместе с ним и мне. Не привыкла я видеть таким нашего комсорга. По той же причине я не стала ничего вспоминать. Как будто бы у нас с Димой и не было недавнего горького и святого прошлого.

— Ну, так где же ты теперь? Все по политике?

Дима отрицательно покачал головой:

Ты же знаешь, что политруков по приказу переаттестовали. Вот командую тут...

Кем? Чем? Да не тяни ты, бога ради!

Он опустил глаза долу и неохотно выдавил?

Я — командир отдельного банно-прачечного отряда. Ты знаешь, кто в моем подчинении?

Догадываюсь,— боясь расхохотаться некстати, я кусала губы. Да, это была шутка самой судьбы. Нелепица— Дима командует женским подразделением!.. Мне стало его жаль.

Ну что ж, мой дорогой, это ведь тоже дело. Кому-то надо...

Димка сразу взъерепенился:

— «Тоже дело»! «Кому-то надо»!.. Почему мне? Смотрите на нее: ротой мужиков будет командовать! А я, мужчина, должен пасти сто евиных дочек, а они, как козы, врозь смотрят!..

От смеха я согнулась в дугу. Димка, по своему обыкновению, тут же остыл и сам начал похохатывать, глядя на мои корчи.

— Ох, Димочка, не могу,— у меня выступили слезы.— Ох, извини, пожалуйста. Ох, смерть моя... Ну и как, фронтовые прачки слушаются тебя?

Дима медленно сжал худые пальцы в кулачок и набычился:

Я это ехидное племя во как держу! Поняла?

Ну, а как насчет любви? На свидания-то отпускаешь?

Дима опять рассвирепел:

Да ты в своем уме? Какая любовь? Какие свидания? Война. Люди гибнут. На днях за эту самую любовь двоих с такими документами в тыл спровадил— навек зарекутся...