Ратное счастье - [18]

— Как дела, старшой?

За ночь мы с ним сталкивались не менее пяти раз, но так и не удосужились познакомиться по-настоящему. Он зовет меня просто «старшой», я его, из уважения к возрасту,— «товарищ ротный» или «старший лейтенант». Вот и все. А фамилия у него простая и уютная — Самоваров. Я очень ему благодарна, что он то ли из-за предельной усталости, то ли из чувства такта совсем не вмешивается в мои дела, не дает никаких советов, а главное — не говорит дежурных, бодряческих слов, которых я терпеть не могу. Помощи же от него мне и впрямь пока никакой не требуется: невелика хитрость распорядиться шестью пулеметами на фронте батальона, который, в общем-то, и трети штыков не насчитывает. Тем более что тут сам комбат на подхвате.

От этого у меня рождается какое-то почти родственное чувство к пожилому командиру роты Самоварову, и я с ним откровенничаю.

Дела вроде бы теперь ничего. Но для полной уверенности мне недостает простора наблюдений. Ну что я вижу при зрительной связи? Только свои пулеметы, и то не все разом. И совсем не знаю, что же там — дальше фланговых границ батальона. Кто справа? Кто слева? Как обеспечен тыл — на какую глубину эшелонирована оборона на этом нашем промежуточном рубеже? Это, конечно, плохо, что я, как ни пытаюсь, не могу представить себе картины предстоящего боя. А что делать?

И комбат вот как-то вроде бы не по-серьезному ко мне относится...— невольно вырвалось у меня.

Не обижайся, старшой, брось. Комбат наш парнюга славный,— утешает меня товарищ Самоваров.— По молодости лет чуть-чуть с гонорком и фасоном, а так ничего. Подходящий. Поладите со временем. Уверен. А он беспокоится — каждый час звонит: «Как там наша Афина Паллада?»

Не беспокоится, а не доверяет! — с горечью возразила я.

Ну а если даже и так, то что из этого? Голубушка, нельзя же так сразу. Его ведь тоже можно понять. Равноправие, эмансипация — прекрасно. Но в жизни-то все сложнее и грубее. И вряд ли бы ты, будучи на его месте, пустилась бы от радости в пляс:

-«Ах, отлично: прислали юную девицу ротным командиром!» Так ведь? Он тут за все в ответе. Сама пони\маешь. Вот и волнуется.

.— Наверное, вы правы. Спасибо вам большое. С командиром второй стрелковой роты мы познакомились оригинально. Для начала в темноте на крутом повороте траншеи так стукнулись лбами, что только каски зазвенели. Ротный Игнатюк зашипел прямо мне в лицо:

Куда тебя несет нечистая сила? Где твои глаза?— а когда при свете ручного фонарика увидел, что я — не «он», а «она», еще больше осерчал.

А тебе что надо в этом аду? Тебя кто сюда звал? Марш на место!..

У меня не было ни малейшего желания с ним ссориться, и я ответила почти вежливо:

— Никуда не «марш». Я здесь такой же, как и вы.

— Она — «такой же»! — буркнул Игнатюк, очевидно не поняв.

Тут Соловей прямо-таки раскис от смеха. Я укорила сердито:

— Фу ты, пустосмех. Падец покажи — и закатится. Третьей роты в батальоне сейчас нет. Ветерану — не в диво. Новичку — невдомек...

Ночь уходила медленно, точно нехотя уступая место мглистому, промозглому рассвету. Стало еще тише, теперь даже ракетницы не щелкали и не взлетали ни свои, ни чужие ракеты. Такая тишина на переднем крае не радует. Наоборот, настораживает: раз противник притаился, значит, наверняка замышляет какую-либо каверзу. И мы ждем, нацелив заряженное оружие на вражеские окопы.

Но фашисты забеспокоились только во второй половине дня. В лощине, на их позициях, началась осторожная, едва приметная для глаза возня.. Перемещение? Изготовка?..

Мой новый друг ротный Самоваров сразу же перестал зевать. Приглядевшись опытным глазом, определил:

— Ну, все. Надо комбата предупредить.

Но комбат опять уже был тут, на сей раз сразу с обоими заместителями.

Только бы не танки,— озабоченно проговорил замкомбата Ежов.

Да, только этого нам и не хватает,— поддакнул комбат не без сарказма.

Я поглядела на них обоих с немым изумлением: какие танки? Разве они пройдут по такому месиву, да еще и в гору? Впрочем, я ведь совсем не знаю боевых качеств вражеских «утюгов», а потому молчу. Ротный Самоваров более уверен:

Не пойдут.

Вот именно,— согласился с ним замкомбата Кузьмин. — Не дураки ж они, в самом деле, лезть на рожон.

Ну, ни пуха!..— пожелал неизвестно кому комбат и, выхватив из-за Мишкиного поясного ремня ракетный пистолет, выстрелил зеленой ракетой. Проворно перезарядил — и еще раз. И еще. Ясно: сигнал «Приготовиться, по местам!».

Я заткнула пальцами уши,— так неожиданно и вроде бы грозно взревели внизу, в лощине, чужие машины. Соловей сделал то же самое. А его круглые глаза глядели на меня вопросительно и тревожно: танки?!

Вместо ответа я выпускаю две красные ракеты: «Контратака! Танки!» А в глубине сознания все еще теплится крошечная надежда: а вдруг все-таки не танки? Тягачи пушечные или...

Связной командира первой роты издали жестами зовет меня в ротную нору к телефону. Звонит комат— «товарищ двадцатый» (и когда только успел долететь до своего НП? Ведь только что был здесь).

— Не трогай танки! Слышишь? Пропусти! Пусть идут. Крой пехоту! Слышишь? В хвост и гриву! Я...— Голос его точно сквозь землю проваливается.