Ратанга - [12]

— Что, красиво там, на Побережье?

— Очень.

— Обязательно посмотрю! Люблю красоту.

Я услышала тихий смех Странницы.

— А еще что любишь?

— Играть люблю. Всю жизнь играла. В Ратанге — вот где игра была! Три года без передышки — в честного воина и доброго друга. Вышло, а?

— Вышло…

Голос Странницы будто надломился.

— Эй, ты что? — вполголоса вскрикнула пленница, и я услышала тяжелый шорох оседающего тела.

— Эй, что с тобой? Этого мне только и не хватало! Очнись, Хранительница!

Я подскочила, готовая броситься на помощь, но тут Странница слабо проговорила:

— Зачем ты… какие у тебя руки ласковые… не надо, лучше разбуди кого-нибудь.

— Вот еще!

— Пожалела?

— Нет, в сиделку играю. Играть я люблю, забыла? Что ты лицо прикрываешь?

— Рассвет уже скоро, — глухо прошептала Странница. — Увидишь.

— Ну так надень маску, если стесняешься.

В самом деле, уже светало. Мне стало видно, что голова Странницы лежит у пленницы на коленях.

— А что, — сказала насмешница вполголоса, — может, и вышла бы из меня сиделка получше этой девчонки. Не пойму, зачем вы ее с собой прихватили.

— А ты присмотрись к ней утром, — улыбнулась Странница. Я боялась шевельнуться — мне ужасно хотелось услышать, что они скажут обо мне. Мне уже столько всякого наговорили в глаза…

— Я к ней вчера еще пригляделась. Болард за ее плечом прятался. Что, похожа она на меня?

— Так похожа, что ее едва вместо тебя не убили.

— Надо же! — она коротко рассмеялась. — Еще одной навредила нехотя. Ну что ж, будет утешать Боларда, когда меня казнят.

Меня передернуло. А Странница молча поднялась, надела маску и наклонилась к очагу, чтобы разворошить угли. Пленница смотрела на нее. Потом спокойно сказала:

— Свяжи меня снова. А то благородных воинов утром хватит удар.

— Не буду я тебя связывать, — отозвалась Странница, подкладывая веточки в разгорающийся огонь. — Не умею.

Пленница засмеялась:

— Как хочешь. Тогда я спать буду. Надоели мне ночные разговоры.

Она легла и умолкла. Легла и я. Вспыхнул огонь в очаге, озарив розовым светом склоненную Странницу, и это было последнее, что я видела, засыпая.

Мне показалось, что спала я долго, но на деле, видно, прошел всего час с небольшим. Все уже были на ногах, Харен, ворча что-то, разглядывал ремни и недоумевал, как они могли развязаться. Пленница усмехалась, но не объясняла. Молчала и Странница, сидя у очага. Вентнор, застегивая пояс с мечом, смотрел на нее с тревогой. Боско потягивался, потирая исцарапанную щеку. Боларда не было, должно быть, его послали седлать коней.

Харен выпрямился, окликнул Боско:

— Помоги-ка мне. Надо связать ее так, чтобы до Ратанги не развязалась.

— С охотой, — отозвался Боско, подходя к ним. — Ну-ка, благородная дама, протяни свои ручки…

— Постойте, — сказала Странница. — Ее надо переодеть.

— Зачем? — удивился Боско, а пленница вдруг вскочила, но Харен схватил ее за плечи:

— Стой!

— Чтобы припрятанное оружие не пустила в ход. Пусть Эгле обменяется с ней одеждой.

Пленница смотрела на нее с ненавистью.

— Ни за что! — проговорила она сквозь зубы.

— Придется, милая моя, — спокойно сказал Боско. — Или прикажешь раздевать тебя силой?

— Попробуй только!

Боско рассмеялся:

— Ничего, новые царапины меня только украсят.

Пленница смерила его взглядом, потом посмотрела на Странницу и вдруг равнодушно пожала плечами:

— А, к лешему. Делайте, что хотите.

И будто погасла. Спокойно, никого не стесняясь, сняла с себя одежду, спокойно натянула мое платье, спокойно дала снова связать себя. И только изредка оглядывалась на Странницу. А та молчала непроницаемо, опираясь на плечо Вентнора, и я вспомнила о второй ране, о которой никто не знал. Как она только держится?! Ведь не спала ночь, беседовала с этой… И не расскажешь никому, ведь тогда пленницу не довезут до Ратанги. Они так ненавидят ее…

* * *

Ее взрастил Север. В душе она считала себя его истинной дочерью. Но кому было дело до ее души? Владыкам Севера? Для них она была глиной, из которой можно вылепить горшок или идола, куском руды, из которого выйдет плуг либо меч. И уж конечно, они приложили все усилия, чтобы выковать меч.

Ни на минуту девочке не давали забыть о том, где она родилась. Плетьми выбивали жесткий северный выговор, который она волей-неволей обрела. Заставляли заучивать все легенды, все песни и сказания, которые дети Ратанги слышали с рождения. Сказания эти не тронули ее сердце — разве может тронуть отчеканенный бесчувственным голосом урок? Но она их запомнила. Она запомнила также нравы и обычаи ратангцев — все до единого. И чем лучше она запоминала все это, тем сильнее разгоралась в ее душе ненависть. Она ненавидела Ратангу за все — за то, что ее башни первыми видят солнце, за то, что воины ее горды и честны, за то, что ни разу враг не вступал на улицы ее и площади… А еще за то, что и в ней течет эта странная и проклятая кровь, и это мешает ей стать вровень с сынами Севера. Она не понимала, что именно ратангская кровь и придавала ей такую высокую цену в глазах северных властителей. Не будь этой крови — и быть бы девчонке рабыней, как всем тем, кто перешел горы в надежде спастись от Поветрия Скал. Однако девчонка была нужна. Бешеная сила мернейских кочевников, подталкиваемая злобной хитростью северян, разбивалась в пыль, как волна о скалу, о крепкие валы и стены Ратанги, о мужество ее воинов. Ратангу можно было сокрушить лишь изнутри, но самые искусные соглядатаи, как их ни учили, оказавшись среди ратангцев, неминуемо выдавали себя. Нужен был человек, впитавший суть Ратанги с кровью и вместе с тем до конца преданный Северу. И такой человек был найден и выращен.