Иван Безродный
Привет от Цицерона
Ронни Кребс потихоньку сходил с ума. В течение месяца он сбросил более двадцати фунтов веса, каждую ночь ему снились сюрреалистические кошмары, постоянно кружилась голова, и все чаще казалось, что кто-то наблюдает за ним и только и ждет момента, чтобы пустить ему в лоб пулю.
Он перестал доверять даже старому Стивенсону — слуге, более тридцати лет верою и правдою служившему его семье, — единственному человеку на свете, с самого начала посвященному в его, Кребса, Великую Тайну.
Впрочем, с каждым днем, с каждой неудачей в испытаниях Машины Ронни все более разочаровывался, и бывали моменты, когда он готов был схватить тяжелую кувалду и разнести Машину в пух и прах. Однако материал, из которого она была сделана, вряд ли поддался бы жалкому гневу слабого неудачника, каким Кребс начал считать себя в последние дни, совсем еще недавно мнив себя богом.
— Вы слишком много пьете, — укоризненно говорил Стивенсон, подавая ему на подносе бурбон, а в дни запоя виски или ром.
— Я знаю, что делаю, — отмахивался Кребс. — Приберись-ка лучше у Машины…
Стивенсон горько вздыхал и убирал бутылки, разбросанные вокруг большого яйцевидного агрегата черного цвета, опутанного толстыми гофрированными кабелями. Эту штуку он боялся пуще огня, считая исчадием Ада, но виду старался не подавать. Круглую же площадку перед Машиной, огороженную низким двойным барьером из хромированных труб, которую хозяин называл Зоной, он вообще ненавидел. Ибо именно туда его молодой хозяин в прямом смысле слова выкинул целое состояние. Именно на нее Ронни мог глазеть, абсолютно не шевелясь, целыми часами и, так ничего и не дождавшись, впадать в очередной запой.
А как было хорошо раньше, думал Стивенсон, до того момента, когда он вместе с хозяином обнаружил в подвале этого старого особняка, приобретенного почти за бесценок, странное сооружение, непохожее ни на что, виденное ранее.
— Джордж, — поначалу горячо говорил Кребс, — с этой штукой мы перевернем мир! Я не знаю, как она работает, откуда и как попала сюда, но будь я проклят, если не заставлю ее делать для меня деньги, и притом в большом количестве!
А Ронни деньги любил и почитал, будучи бесшабашным транжирой, гуленой и заядлым игроком в преферанс. Увлекался он также ипподромом и Лондонской биржей, и до последнего времени именно это больше всего волновало Стивенсона.
Старый служака считал своим долгом научить уму-разуму тридцатилетнего Ронни Кребса, все еще остающегося в его сознании маленьким ребенком, и сохранить хотя бы то, что удалось накопить родителям хозяина, год назад погибшим при крушении железнодорожного состава. После трагедии младшая сестра Кребса Кэтти сразу же выскочила замуж за отставного полковника и уехала в Штаты. Так что, потихоньку проматывая солидное некогда состояние, Кребс, если не считать немногочисленной прислуги, жил один и в ус, как говорится, не дул.
Несмотря на то что по крови и положению Ронни был аристократом, по его поведению этого сказать было нельзя. Была лишь видимость, пускающая пыль в первые минуты знакомства с ним, но быстро исчезающая немного погодя.
А с появлением Машины стало еще хуже. Она превратилась в его идею фикс, в призрачный оазис в скучном мире житейских и «само собой» возникающих финансовых проблем. Впоследствии, после истории со слитком золота, Кребс даже поселился в подвале, который Стивенсону, провоевавшему с хозяином несколько дней, все-таки пришлось для этого приспособить. Он перенес туда кровать, столик, небольшой шкафчик и огромное зеркало, которое через неделю разбил выскочивший из Зоны обезумевший шимпанзе. После этого случая Кребс стал повсюду таскать с собой браунинг.
Динамит был позже…
— Бросьте вы это дело, — с дрожью в голосе умолял хозяина Стивенсон. — Не богоугодное это дело — пытаться изменить судьбу. Чему быть, того не миновать…
Джордж смутно понимал, что такой сложный аппарат, вытворяющий черт знает что такое с предметами, не мог быть изготовлен в их тысяча девятьсот шестьдесят пятом году, да и через полстолетия тоже это вряд ли было бы возможно. И это пугало его больше всего. Ронни злился и в конце концов перестал допускать Стивенсона в подвал, который постепенно превратился в помойку, исключая разве что самоочищающуюся Зону.
«Судьба дает мне великий шанс, — думал Ронни. — Я увидел его и понял, в чем он заключается, а главное, догадался, как его использовать для своего блага. Больше такого никогда не представится!»
Проблема состояла только в том, что практика не согласовывалась с его теорией, по крайней мере с той, которую Кребс первоначально надумал сам себе. Иллюзорные, радужные мечты богатства и известности постепенно сменились раздражением и тупой злостью на себя, на Стивенсона, на Машину и на все человечество, никак не желающее встать перед ним, Кребсом, на колени в благоговейном ужасе и восторге.
Аппарат, найденный им несколько месяцев назад в куче старого барахла, был ничем иным, как Машиной Времени. Так гласила блестящая металлическая бирка, прибитая к кожуху агрегата под откидывающейся панелью управления. «Хронотрон. Экспериментальная модель ZXU-96. Лаборатория Баумана». На откидной панели темно-вишневого цвета имелась цифровая клавиатура, как на пишущей машинке, маленький светящийся дисплей, который Стивенсон прозвал «дьяволовым глазом», тумблер «Прошлое/Будущее» и две кнопки: «Включение» и «Запуск». Проще пареной репы для такого парня, как Ронни.
