Растерзанное сердце - [130]

— Вы думаете, это сделал он?

— Не знаю. Видимо, да. Я никогда не задумывалась об этом: мне это казалось очевидным.

— Но он упорно все отрицал, говорил, что его подставили.

— Да, но ведь так ведут себя все преступники, правда? Так мне говорил отец.

— Ну не все, но довольно многие, не спорю, — ответил Бэнкс.

— Ну вот. Слушайте, а почему Мак-Гэррити вас так интересует? Его же еще не должны выпустить?

— По этому поводу не беспокойтесь. Он умер в тюрьме.

— Вот как. Ну, не сказала бы, что это разбило мне сердце.

— Что случилось после ареста Мак-Гэррити и полицейских рейдов?

Ивонна медленно покачала головой:

— Просто не верится, какая я была законченная идиотка. Отец дал понять моему бойфренду, там, на Спрингфилд-маунт, что я его дочь, и велел ему держаться от меня подальше. Стив, вот как его звали. Кошмарный самовлюбленный тип. Но красивый, как сейчас помню.

— Я тоже парочку таких встречала на своем веку, — заметила Энни.

Бэнкс глянул на нее так, словно хотел сказать: «Мы это еще обсудим».

— В общем, — продолжала Ивонна, — обычная история. Я думала, Стив меня любит, но он, узнав, что мой отец полицейский, мечтал поскорее от меня избавиться. Я была в отчаянии… Вот забавно, мне почему-то лучше всего в той комнате запомнилась репродукция гравюры Гойи, она висела на стене. «El sueño de la razon produce monstruos» — «Сон разума рождает чудовищ». Та, на которой спящего окружают совы, летучие мыши и кошки. Я на нее часто глядела, помню, что она меня одновременно и пугала, и зачаровывала…

— Вы приходили туда потом, после рейда?

— Да. На следующий день. Стив даже смотреть на меня не хотел. Как и все остальные. Он разболтал, что я дочка фараона. — Она фыркнула. — Никто не пожелал делиться косяком с дочкой легавого.

— И как вы поступили?

— Мне было так больно! Я сбежала из дома. Забрала все деньги, какие могла, и поехала в Лондон. У меня там был один адресок. Хозяйку квартиры звали Лиззи, она как-то раз останавливалась на Спрингфилд-маунт. Она была очень милая, разрешила мне переночевать в спальном мешке у нее на полу. Но там было не очень чисто. У нее были мыши, и они пытались забраться ко мне в спальник, так что пришлось поплотнее обернуть его вокруг шеи и держать так, поэтому поспать мне не удалось. — Ивонну передернуло от омерзения. — И потом, там было даже больше странных людей, чем в Лидсе. Я была подавлена, начала пугаться собственной тени. Думаю, Лиззи я сильно достала, она даже сказала, что негативная энергия человека заражает и угнетает тех, кто его окружает… Я чувствовала себя такой потерянной, заблудившейся, как будто мне нигде нет места и никто меня не любит. Теперь я понимаю, что это была обычная подростковая тоска, но в то время…

— И что вы сделали?

— Вернулась домой. — Ивонна саркастически хмыкнула. — Через две недели. Таков был итог моего великого приключения.

— И как отреагировали ваши родители?

— С облегчением. И с гневом. Я же им не звонила, уехала и пропала. Это было жестоко с моей стороны. Сейчас я это понимаю… Если б моя дочь так поступила, я бы ей показала!.. Но такая уж я тогда была — печальная эгоистка. Поскольку отец был полицейский, он всегда предполагал худшее. Он так и видел, что я лежу где-то мертвая. Позже он мне рассказал: сначала он был уверен, что мои приятели решили мне отомстить за то, что я их заложила. Думаю, это разрывало ему сердце. Но он не мог начать поиски по официальным каналам, потому что не хотел, чтобы про меня узнали. Он всегда так серьезно относился к своим обязанностям полицейского.

— Он не хотел, чтобы узнали — о чем?

— О том, что я была связана с этими хиппи.

— Как себя вел ваш отец во время расследования и процесса по делу Мак-Гэррити?

— Он очень много работал, засиживался допоздна. Я это помню. И он был напряжен как струна. У него тогда начались боли в сердце, но к врачам он обращаться не стал. Мы с ним редко в те дни разговаривали, но, по-моему, он все это делал ради меня. Он думал, что потерял дочь, и отыгрывался на Мак-Гэррити и всех остальных, кто был вовлечен в дело. Да, то было не лучшее время для нашей семьи…

— Но не хуже, чем мыши в спальном мешке? — поинтересовалась Энни.

Ивонна улыбнулась:

— Даже сравнивать нечего! И как же мы обрадовались, когда все закончилось и Мак-Гэррити осудили! Словно тучи над головой разошлись! Кажется, процесс начался только в апреле следующего года и тянулся недели четыре. Вся наша семья была на пределе. Но я все же вернулась в школу, сдала экзамены на аттестат А, а потом поступила в университет в Халле. Это было в начале семидесятых. Вокруг по-прежнему было много длинноволосых, но я держалась от них подальше. Я уже получила урок. Серьезно засела за учебу и в конце концов стала школьной учительницей и женой университетского профессора. Он преподает здесь, в Дареме. У нас двое детей, мальчик и девочка, сейчас мальчик уже женился, а девочка вышла замуж. Вот вам и вся история моей жизни.

— Вы никогда не слышали, чтобы ваш отец выражал сомнения по поводу виновности Мак-Гэррити? — поинтересовался Бэнкс.

— Нет, не помню такого. Он тогда словно выступил в поход. Даже представить не могу, что бы он сделал, если бы Мак-Гэррити вывернулся. И без того вся эта история подорвала его здоровье.