Растерзанное сердце - [125]

— А после того, как вы вошли в группу?

— Все относились ко мне с уважением. И это до сих пор так.

— Остальные члены группы — какие они были люди?

— Ну, Вик был чувствительный поэт. Робин, как я говорила, интеллектуал и мистик. Рэг был сердитый молодой человек. Парень из рабочего класса, всегда готовый ввязаться в драку. Теперь он этим в общем-то переболел. Думаю, сыграли роль несколько миллионов фунтов. А Терри был тихоня. Тяжелое детство: его отец умер, когда он был совсем маленький, а мать у него была по-настоящему странная. Она даже, по-моему, в конце концов попала в сумасшедший дом. Он очень переживал и особенно на эту тему не распространялся. Похоже, тогда он был получше остальных приспособлен к жизни. По крайней мере, ему удавалось время от времени улыбаться и разговаривать по-человечески. Ну, а Эдриан был шутник, любитель поразвлечься. Он по-прежнему такой. Большой весельчак.

— А вы?

Таня приподняла изящно изогнутую бровь:

— Я? Я была загадочная личность.

Бэнкс улыбнулся:

— А ваши близкие отношения с Крисом Адамсом?..

— Постепенно сошли на нет. В те первые два-три года у нас был жесткий график. Трудно было сохранить такие отношения. Мы постоянно или гастролировали, или записывались. Но мы с ним всегда оставались друзьями. До сих пор остаемся.

— В ту ночь, когда утонул Роберт Мёрчент, — вернулся к теме Бэнкс, — вы действительно ожидали, что полиция поверит, будто все вы крепко спали у себя в постелях?

Казалось, ее поразил этот вопрос, но ответила она без особых колебаний:

— Но они ведь поверили. Смерть от несчастного случая.

— Но вы-то не спали, верно? — настаивал Бэнкс, стреляя во тьму, но надеясь попасть в цель.

Таня посмотрела на него, в зеленых глазах читалось смущение. Он видел, что она пытается оценить его, понять, что ему известно и как он мог это узнать.

— Это было давно, — произнесла она. — Я не помню.

— Перестаньте, Таня, — сказал Бэнкс. — Почему все вы лгали?

— Господи помилуй, никто не лгал. — Она покачала головой, затягиваясь сигаретой. — Да какого черта! Так было проще, вот и все. Никто из нас не убивал Робина. Мы это знали. Зачем? Если бы мы сказали, что все шлялись туда-сюда, нам бы задали еще больше дурацких вопросов. А мы были никакие. Всем просто хотелось, чтобы нас оставили в покое.

— И что же произошло на самом деле?

— Я правда не знаю. Я была пьяная, если уж на то пошло.

— Наркотики?

— Кое-кто из остальных — да. Не без этого. А я всегда предпочитала водку. Хотите верьте, хотите нет, но я никогда ничего другого не употребляла. Ну, разве что иногда покуривала травку. Дом был большой, народу полно. Невозможно было за всеми уследить, даже если захотеть.

— Снаружи, у бассейна, были люди?

— Я не знаю. Я там не была. Если кто и увидел в бассейне Робина, то они поняли, что уже слишком поздно и ему уже не поможешь.

— И вы оставили его в воде, пока наутро не явился садовник?

— Это вы так говорите. Я этого не утверждаю. Я его там не видела и не могу точно сказать, видел ли кто-нибудь.

— Но кто-то мог видеть?

— Разумеется, мог. Но какой от этого толк? Тем более теперь.

— И кто-то мог его столкнуть.

— Ради всего святого! Зачем?

— Я не знаю. Может быть, в отношениях между присутствующими не все было так идиллически, как вы меня уверяете.

Таня выпрямилась:

— Слушайте, с меня хватит. Вы приходите ко мне в дом, называете меня лгуньей…

— Я не единственный, кто вас так называет. Вы тоже признались, что лгали полиции в семидесятом году. Почему я должен верить вам теперь?

— Потому что я говорю правду. Я совершенно не могу себе представить, зачем бы кому-то из нас желать Робину смерти.

— Я просто пытаюсь нащупать связь между прошлым и настоящим.

— А может, ее и нет? Вы об этом не подумали?

— Да, думал. Но поставьте себя на мое место. Есть одно несомненное убийство — в сентябре шестьдесят девятого, и, хотя преступника поймали и посадили в тюрьму, у меня все же остается место для сомнений. И еще одна смерть — в июне семидесятого, тогда ее с легкостью объяснили несчастным случаем, но теперь вы мне говорите, что участники затянувшейся вечеринки всю ночь шлялись туда-сюда, а значит, и в этом случае могут возникнуть сомнения. И общий знаменатель всех этих событий — «Мэд Хэттерс». Ник Барбер собирался писать о них статью, главным образом — о Вике Гривзе, и он, Барбер, упомянул о каком-то убийстве.

Таня затянулась, размышляя.

— Слушайте, — сказала она. — Я понимаю, вы изложили события так, что это и правда звучит подозрительно. Но это — просто совпадения. Я была на той вечеринке, когда умер Робин, и я не помню никаких ссор. Все развлекались, только и всего. Мы все улеглись. Я тогда была с Крисом. Заснуть было трудно, ночь была жаркая. Кто-то мог сходить взять что-нибудь пожевать. Может, они бродили, совершали набеги на холодильник. Я хочу сказать, что слышала, как люди ходят туда-сюда. Голоса. Смех. У Вика, как всегда, был трип. Может, кто-то из группы обменивался партнершами. Так бывало.

— Значит, вы не спали всю ночь как ангел?

— Ну конечно.

— И Крис Адамс все время был с вами?

— Да.

— Бросьте, Таня.

— Ну… может, и не каждую минуту.

— То есть в какой-то момент вы проснулись, а его не было рядом?