Рассвет пламенеет - [5]
— Ну, а как, довольны у вас таким положением?… Полным спокойствием?
— Нет, конечно… Пожары в Моздокской степи волнуют наших людей, Максим Михайлович…
— Только ваших, вы думаете?.. — деланно сердито заметил командующий.
— Да, правда… Беспокойством весь наш народ охвачен, — тихо сказал Киреев. — Но как другу скажу: куда ни покажешься — в полк, в батальон, в роту — один разговор: нашить бы гитлеровцам таких заплат!..
— Ну и портные!.. — усмехнулся генерал. — Не знаете, что ли, что прежде, чем шить костюм, с заказчика мерку снимают.
— Долго, слишком мы долго примериваемся. А Руофф, не останавливаясь, идет да идет!
— Остановится! — Червоненков кивнул Наташе на дверь и, проводив ее взглядом, сказал: — Для вашей дивизии, да и для всего корпуса, остались считанные часы ожидания. Это между нами, Сергей Платонович. — Он взял гостя за локоть, повел его к карте. — Вот мой домашний «адъютант» с точностью до километра отмечает движение вражеских войск. Так что не советую вам петрушку выращивать там, в своей обороне, не успеете… А начнем вот откуда, — ткнул он пальцем в карту против названия «станция Терек», — вот здесь наиудобнейшее место занять оборону. Сплошную и непроходимую. Да, непроходимую оборону!
Холодно поблескивая глазами, генерал объяснял обстановку, не приуменьшая тех тяжестей и трудностей, которые он, как командующий, отводит на долю стрелкового гвардейского корпуса полковника Мамынова. Вокруг погас свет. И опять по радио передали: «Граждане, укройтесь в траншеях. Вражеские самолеты приближаются к городу».
— Даже у вас свет выключают, — заметил Киреев.
— На квартире можно. Я ведь редко дома бываю. Но в штабе — там, конечно, не выключают. Маскируем. Наташка, — позвал генерал, — свечку бы зажгла нам? Дочь неотступно со мной, — продолжал он. — Всюду!.. Ее — заботливую доченьку — никаким вестовым не заменишь. Ну, где это она?! Наташа!
Киреев слушал голос генерала, а во всем его теле будто разливалось какое-то тепло, словно быстрей заработала кровь: «Быть может, уже отдан приказ о выступлении? Куда же?»
— В самом деле, где же Наташа? — проговорил он только для того, чтобы не молчать. И, не удержавшись, добавил: — Нас всех обрадует, Максим Михайлович, что мы, наконец, покончим с буднями в обороне. Наша дивизия, например, к бою вполне готова, как и весь гвардейский корпус.
— Наташа, свечу подай! — опять позвал генерал.
А Наташа в это время была на улице. Она глядела в небо — где же самолеты? — и ее не покидала мысль: «Почему это папа такой суровый сегодня?»
Над городом царила тишина, но далеко на северо-западе по небу шарили прожекторы и рвались снаряды зениток. С соседнего двора через улицу доносился приглушенный говор: «В случае зажигательных — песком, песком засыпайте. И с крыш их долой!»
Постояв немного в раздумье, девушка решительно направилась в дом. Войдя в комнату, она сразу испытала чувство удовлетворения, — отец и полковой комиссар говорили о том, когда гитлеровское нашествие на Кавказ должно провалиться, и как оккупанты получат смертельную рану, и что начать расплату должен будет прежде всего гвардейский стрелковый корпус Мамынова.
— Что это вы в потемках, папа? У нас же окна замаскированы!
— Так вот и зажги свечу.
— Я никогда не приуменьшал возможности разъяснительной работы — от этого силы умножаются, — говорил Киреев, — но у нас любят посуетиться, заводят разговоры по сравнительно маловажным поводам. А вот о силе примеров массовых героических поступков забывают иногда, не пропагандируют их или если заводят о них разговор, так уж черт знает как!.. И только о выдающихся героях, о необыкновенных людях…
— Да, о необыкновенных надо попроще рассказывать, — согласился генерал. — вы не были — член Военного Совета недавно проводил совещание редакторов армейских газет. Говорит: «Когда в газете жизненная правда нарушена надуманностью, преувеличением героических поступков и какой-то невероятностью условий, то есть нарушена излишней крикливостью о героизме, тогда и предстоящие поступки солдат, младших командиров будут диктоваться не железной психологической необходимостью, а произволом, необдуманностью». И я с ним согласен. Партийный и политический состав не должен приучать солдат закрывать глаза на предстоящие ему будничные испытания в борьбе с подлым и жестоким врагом. Солдат — это наша решающая сила, — он должен чувствовать подвиг не только в сверхгероическом, но и в повседневной фронтовой жизни. А она у него всегда тяжелая. И менее романтична, чем это иногда малюют в газетах. Когда солдат сидит в огневой точке, как гвоздик, заколоченный в землю по самую шляпку, и читает в газете о сверхгероизме, его будет мучить мысль: «Ну, а я зачем здесь сижу?» А в обороне ведь так — сиди и жди!..
— Гвоздь держит подковку, подковка — лошадь, а лошадь — человека, ну, а человек — весь мир! Да еще если это наш советский человек сядет в огневую точку… Это сила, Максим Михайлович.
— Да и чтобы он чувствовал плечом своего соседа! — уже весело подхватил Червоненков. — Я уверен — мы остановим Руоффа!
В это время Наташа принесла зажженную свечку.
— Папа, тебе нужно немедленно в постель! — взглянув на стенные часы, строго сказала она.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В битве за Москву в годы Великой Отечественной войны участвовали воины разных родов войск, в том числе и моряки. И слава, сопутствовавшая морской пехоте с первых дней создания Советских Вооруженных Сил, была умножена у стен столицы.О героических подвигах моряков на защите Москвы рассказывает в своей книге участник событий капитан 1-го ранга С. Кувшинов. Книга рассчитана на массового читателя, особенно на молодежь.
Джузеппе Томази ди Лампедуза (1896–1957) — представитель древнего аристократического рода, блестящий эрудит и мастер глубоко психологического и животрепещуще поэтического письма.Роман «Гепард», принесший автору посмертную славу, давно занял заметное место среди самых ярких образцов европейской классики. Луи Арагон назвал произведение Лапмпедузы «одним из великих романов всех времен», а знаменитый Лукино Висконти получил за его экранизацию с участием Клаудии Кардинале, Алена Делона и Берта Ланкастера Золотую Пальмовую ветвь Каннского фестиваля.
Роман известного польского писателя и сценариста Анджея Мулярчика, ставший основой киношедевра великого польского режиссера Анджея Вайды. Простым, почти документальным языком автор рассказывает о страшной катастрофе в небольшом селе под Смоленском, в которой погибли тысячи польских офицеров. Трагичность и актуальность темы заставляет задуматься не только о неумолимости хода мировой истории, но и о прощении ради блага своих детей, которым предстоит жить дальше. Это книга о вере, боли и никогда не умирающей надежде.
Комиссар партизанской бригады «Смерть фашизму» Иван Прохорович Дедюля рассказывает о нелегких боевых буднях лесных гвардейцев партизанского фронта, о героизме и самоотверженности советских патриотов в борьбе против гитлеровских захватчиков на временно оккупированной территории Белоруссии в годы Великой Отечественной войны.
Книга повествует о героических подвигах чехословацких патриотов, которые в составе чехословацких частей и соединений сражались плечом к плечу с советскими воинами против гитлеровских захватчиков в годы Великой Отечественной войны.Книга предназначается для широкого круга читателей.
Весь мир потрясен решением боннского правительства прекратить за давностью лет преследование фашистских головорезов.Но пролитая кровь требует отмщения, ее не смоют никакие законы, «Зверства не забываются — палачей к ответу!»Суровый рассказ о войне вы услышите из уст паренька-солдата. И пусть порой наивным покажется повествование, помните одно — таким видел звериный оскал фашизма русский парень, прошедший через голод и мучения пяти немецких концлагерей и нашедший свое место и свое оружие в подпольном бою — разящее слово поэта.