Рассвет над морем - [284]

Станцию Сербка только что захватили красные полки.

Остановившись перед взорванным мостом, командование бригады Красной Армии решило мост отстроить. Без необходимой мостостроительной техники, да еще в половодье, это была задача технически невыполнимая. Но командование снова бросило клич по окрестным селам — и все села, только что закончившие восстановление железнодорожной линии Березовка — Сербка, немедленно откликнулись. Десятки сел до последнего человека вышли на строительство. Вышли мужики, бабы, старики, вышли даже женщины с младенцами на руках. Крестьяне шли пешком за двадцать и тридцать километров, а за пешеходами тянулись кони и волы, собранные по селам. Они тащили тяжелые подводы, груженные досками, бревнами — теми «колодами», которые найдутся в каждом украинском селе, где-нибудь на площади, около церкви или у школы, и на которых отсиживаются старики, ведя свои бесконечные беседы, или поют песни, собравшись веселой группой, девчата и парубки. Этого строительного материала хватило бы настлать мосты не только через Тилигулку, но даже через Буг и Днепр. Топор и пила были единственными инструментами на строительстве. Но топоров и пил были тысячи. Старики тесали, бабы подносили, мужики забивали сваи, парни ловкими верхолазами перебрасывались со стояка на стояк, с арки на арку и настилали толстые дубовые помосты. Французская артиллерия быстро пристрелялась по строительству. Снаряды падали в воду, снаряды сбивали с арок смельчаков, снаряды превращали в щепы только что настланный помост, но на место одного смельчака сразу же появлялось десять других, на месте разбитого пролета вырастало два новых. Несмолкаемая канонада грохотала точно гром в тропический ливень, и беспрерывные вспышки от выстрелов и разрывов заливали все дрожащим сиянием. Но строители стучали топорами и гукали долбнями, забивая сваи в илистое дно потока и затопленный половодьем прибрежный луг.

За два дня и три ночи мост был наведен.

Но напрасно французы приготовили десятки пушек и сотни пулеметов, чтобы встретить свинцовой завесой новую атаку красных частей.

Атаки не было.

Командование Красной Армии пошло на хитрость. Небольшой ударный отряд, состоящий из двух десятков бойцов, под покровом ночи, прижимаясь к настилу моста и замирая на месте при каждой вспышке орудийного выстрела, переправился на французский берег и обошел станцию с тыла. Пластуны перерезали все телеграфные и телефонные провода — вот потому-то в течение десяти часов и не было связи между Сербкой и Одессой; капитан Бургасон и сейчас говорил по телефону из Буялика — за пять километров от Сербки. После этого восемнадцать смельчаков — потому что двое уже пали в бою — бросились в самый центр размещения вражеских сил, на станцию, где стоял штаб участка фронта. Командующий был убит выстрелом из нагана, половина штабистов полегла от разрывов ручных гранат, остальные подняли руки. Стрельба в самом центре вражеского расположения породила панику на всем участке. Франко-греческие части, бросая оружие, заметались; не видя противника, они не знали, кому сдаваться в плен. Вся артиллерия участка внезапно замолчала.

Вот тогда-то красная конница, а за ней и красные пехотинцы бросились в атаку. Вслед за красноармейцами побежала через мост и вся многотысячная толпа крестьян-строителей с топорами и долбнями.

Конники и пехотинцы смяли первую цепь, пытавшуюся еще оказать сопротивление. И тогда многотысячный франко-греческий заслон с криками: «Же сюи больсевик!», «Вив ля революсьон!»[58] — поднял руки…

Командир роты капитан Бургасон вовремя бежал и имел возможность рапортовать теперь генералу д’Ансельму о полном разгроме многотысячного заслона и о взятии красными станции Сербка.

Генерал упал в кресло, подставленное ему Фредамбером, и простонал в трубку:

— Полковник Жанвье, я разжалую вас в рядовые…

Генерал говорил с капитаном Бургасоном, но ему почудилось, что разговор происходит с полковником Жанвье, на которого он возложил ответственность за операцию под станцией Сербка…

Тонкий голосок, всхлипывая, ответил генералу из телефонной трубки:

— Полковник Жанвье убит, генерал… Докладывает капитан Бургасон… Я остался один…

— А!.. — простонал генерал д’Ансельм. — Капитан Бургасон… я произвожу вас в чин полковника…

Капитан, а теперь уже полковник Бургасон, не ответил генералу ничего…

8

Делегации пришлось долго ожидать в соседней комнате. Прошло не менее часа, пока, наконец, на пороге появился капитан Ланжерон и пригласил делегацию в генеральский кабинет.

К удивлению, в кабинете теперь было не три, а пять человек. Кроме генерала д’Ансельма, полковника Фредамбера и полковника Риггса, сидели еще двое в штатском. Один из них был знаком членам делегации — это был председатель городской думы инженер Брайкевич. Второй — в смокинге и мягкой черной шляпе, которую он нервно мял в руках, — был неизвестен.

Генерал сидел за своим столом в глубокой задумчивости. Он даже не пошевелился, когда вошли Столяров, Понедилок и Галя.

— Садитесь, господа! — предупредительно пригласил Фредамбер.

Галя и Понедилок сели.

Столяров спросил, глядя на неизвестного в смокинге и черной шляпе, которая шевелилась под его нервными пальцами, как будто внутри, в тулье, спрятался котенок и никак не мог выбраться оттуда из-под широких полей.