Рассвет над морем - [240]

Партизаны перебросили винтовки на левую руку и обнажили головы.

Здесь можно было увидеть самые разные головные уборы: и солдатские «ватянки», и смушковые островерхие крестьянские шапки, и лохматые чабанские папахи, и синие с огромными полями и маленькими козырьками праздничные шахтерские картузы, и замусоленные рабочие кепи, и черные морские капитанки с белой окантовкой. Полк не был экипирован по-военному; люди встали в партизанский строй кто в чем был — в кожушках, шинелях, пальто, кожанках.

— Под присягу к знамени пролетарской революции! — подал команду Николай Столяров.

Бойцы развернулись полуоборотом «направо» и длинной шеренгой двинулись в середину каре, к тачанке. Чабан Ковинько наклонил знамя, командир и комиссар торжественно склонили головы, пулеметчик вытянулся, приложив руку к козырьку, а бойцы один за другим подходили к тачанке, преклоняли колени и целовали угол красного знамени.

Потом полк снова выстроился в каре, а командир с комиссаром стали рядом на тачанке.

Овчарук сказал:

— На время формирования полка каждое подразделение занимает тут, в парке, отведенную ему делянку, маскируясь под деревьями. Командирам подразделений — развести своих людей на отведенные делянки.

Он уже хотел было подать знак, чтобы выполняли команду, но передумал и крикнул через головы бойцов, обращаясь к кому-то под деревьями. Все бойцы повернулись туда.

В стороне под деревьями, сразу же за каре, стоял величавый старик в длинном драповом пальто и высоких сапогах; на голове у него была фуражка с летним белым верхом.

— А вы, товарищ ботаник, — крикнул командир, — будьте покойны! Приказ доведен до каждого бойца: ни с одного деревца не упадет ни одна веточка, не осыплется ни один листочек. Пролетариат уважает вашу науку и всем сердцем понимает, какая польза будет ему на его земле от вашей науки, когда после победы революции зацветут степи и поднимутся в них леса на благо трудящимся. Можете быть спокойны! А ежели обнаружится несознательный элемент, пусть знает, что, нарушая приказ, он льет воду на мельницу контрреволюции: за каждый листок — под трибунал, и амба!

Командир подал знак, и подразделения отдельного полка Красной Армии разошлись по назначенным для постоя делянкам.

2

Полк выступал после трехдневной стоянки.

К этому времени его основной состав с пятисот бойцов увеличился до шестисот: присоединились батраки и беднейшие крестьяне из окрестных сел. Командир с комиссаром сначала предполагали растянуть период формирования полка еще на неделю, чтобы довести состав до тысячи человек и подучить бойцов. Но с юга полковая разведка донесла, что другой партизанский отряд, тоже сформированный на территории «семивластья», где-то на стыке Днепра и Ингульца, уже вышел на подступы к Херсону. Как раз в это время от Ласточкина прибыла связная, выехавшая из Одессы еще до трагических событий второго марта. Полк до сих пор не имел непосредственной связи с командованием Красной Армии и получал дислокации от командования через Одесский Военно-революционный комитет. Ласточкин сообщал, что всеобщее восстание назначено на седьмое марта, и подчеркивал, что в связи с этим необходимо усилить действия внешних вооруженных сил. Все партизанские отряды, организованные вдоль фронта «зоны» войск интервентов, должны были начать активные действия — каждый на указанном ему направлении. Объединенному отряду Столярова и Овчарука было приказано форсированным маршем идти на Херсон.

Столяров и Овчарук решили продвигаться не левым, а правым берегом поймы Ингульца, чтобы ударить по железной дороге Херсон — Николаев и расчленить оборону противника на отрезке Николаев — Херсон. Справа от них, как сообщал Ласточкин, будет идти на Николаев другой партизанский отряд, имеющий задание перерезать железную дорогу Николаев — Одесса и, форсировав Буг, перейти на одесское направление.

Комиссаром этого отряда был тоже один из тех коммунистов, которым Военно-революционный комитет поручил вести в войсках директории революционную пропаганду с целью разложения их.

Полк под командованием Овчарука выступал на рассвете. Солнце еще не поднялось над степью, и в парке под деревьями лежали синие предрассветные тени. Из молодого сосняка, из кленовой рощицы, уже покрытой, словно зеленым пушком, молодыми почками, из зарослей ивняка и чернотала у пруда, из дубравы на южном конце поляны, где дубы стояли еще под желтой прошлогодней листвой, потянулись подразделения.

Полк был пехотный, однако не пешеходный. За кавалерийской сотней мягко шуршали по влажной весенней земле колеса пулеметных тачанок, за тачанками на бричках, повозках и гарбах[52] рысью двигались пехотные подразделения, позади битюги тащили полевые орудия.

Командир и комиссар ехали каждый на собственной двуколке. Овчарук вместе со своим связным-юнгой ехал на легкой, «поссессорской» тележке с плетеным соломенным сиденьем, в авангарде отряда «Полундра», впереди полка. Столяров с двумя вестовыми, старыми пехотинцами царской армии, ехал позади, в арьергарде, на тяжелой, кованной железом повозке почтового ведомства. До войны на этой повозке развозили почту по степным селам и хуторам.