Рассвет над морем - [242]

— Братишки! — крикнул кто-то из флотских. — На проводе Херсон! А ну, командир, скажи «здрасте» какой-нибудь Клемансе или Лорду Жоржу!

— Или покрой по-нашински президента Вильсона! — подхватил другой под дружный хохот.

Предложения были заманчивые, и Овчарук взял трубку, которая тихо похрюкивала на столе. Начальнику станции, все еще стоявшему навытяжку, он добродушно бросил:

— Вольно, папаша! Можно без церемоний. Мы люди свои.

С минуту Овчарук прислушивался. Издалека, за пятьдесят километров, из Херсона, кто-то вопил надсадным голосом:

— Алё, алё, алё! Снегиревка?! У аппарата!.. Алё! Алё!

Овчарук откашлялся и солидно ответил:

— Алло?

— Капитан? — послышалось из трубки. — Куда же вы пропали? Что там случилось? Как будто выстрел прогремел? Отвечайте же быстрее — что это за банда налетела на станцию?

Тогда Овчарук послал в трубку длинный, сложный и виртуозный «большой матросский закрут».

На секунду трубка перестала урчать. Полундровцы столпились вокруг командира, с нетерпением ожидая разговора. Затем из трубки долетел вопрос, заданный не совсем уверенным тоном:

— Кто у аппарата?

— Клим Овчарук, матрос второй статьи, командир отдельного полка Красной Армии, член партии большевиков с семнадцатого года!

Полундровцы так и присели с открытыми ртами, замахали друг на друга руками, чтоб ненароком кто-нибудь не прыснул и не помешал разговору. Они замахали даже на окно, за которым в это время раздавались выстрелы.

В трубке снова некоторое время не отвечали, потом заговорили более твердым тоном:

— Бросьте валять дурака! Кто там хулиганит? Где капитан? Какова обстановка на станции Снегиревка?

Овчарук ответил:

— На станции порядок! Станцию занял я силами отдельного полка Красной Армии. Твоего капитана только что ликвидировали. А за дурака я еще сверну тебе твою умную голову, чтоб ты мог сам себя целовать в пятки. И вообще я с тобой, белой сволочью, разговаривать не желаю! Если есть там около тебя какой-нибудь француз, давай его сюда, я ему выложу все, что надо…

В трубке долго молчали. Затем послышался другой голос. Кто-то говорил с сильным акцентом:

— Кто ести? Говори комендант Херсон… Я ожидай, отвечайте…

— А ты кто? — спросил Овчарук. — Француз или англичанка будешь?

— Я ести полковник греческа армия.

— А-а, — разочарованно протянул Овчарук. — Греческий булочник!.. Так вот ты скажи, Юра, какого черта вы, жоржики, приперлись к нам на Украину? Тебе что, Афин мало?

Из трубки ответили.

— Я прошение разговоры серьезно.

— Серьезно и говорю, — ответил Овчарук. — Слышишь, ты, прислужник мировой буржуазии: чтобы и духу вашего не было сегодня же к вечеру! Завтра я беру Херсон, а ежели застану тебя еще там, то мои хлопцы спустят тебе штаны и всыплют… Понял?

Неожиданно из трубки донесся почти спокойный ответ. То ли греческий полковник не до конца понял трудноватую для разумения иностранца речь матроса, то ли счел за лучшее поискать путь к примирению, — во всяком случае он заговорил другим тоном:

— Слушайте, большевик! Ми ести армия, ми получай приказ, и мой военный долг его выполняй.

— Вы не ести армия, вы ести банда акул капитализма, — солидно возразил Овчарук, тоже начиная ломать речь, уверенный, что теперь грек наверняка его поймет. — И ести бесчинствуете здесь вместе с гидрой контрреволюции. — Но после этих грозных слов Овчарук решил тоже сменить гнев на милость. — Если же ты ести такой уж сговорчивый, то я могу пойти с тобой на мировую… Бросай оружие и топай! Ести? Мне проливать кровь твоих обманутых солдат не с руки. Мы лучше отпустим их домой. Так вот, ести тебе ультиматум восставшего трудового народа: сдавай мне завтра утром город. Ежели по-мирному, я тебя пальцем не трону — слово флотского! Договорились? Ести?

В трубке помолчали. Затем греческий полковник спросил:

— Позволите передать ваш предложений мое командование?

— А почему же? Ести! — согласился Овчарук. — Валяй передавай. Мы субординацию понимаем.

Овчарук положил трубку и торжественно поглядел на притихших полундровцев. Никто не смеялся. Дело было не шуточное: состоялся немаловажный международный акт — был передан ультиматум греческому командованию в Херсон.

В это время на пороге появился чабан из конников.

— Так что, товарищ командир, — отрапортовал он, — все оружие и прочее имущество погружено на четыре гарбы. Какой будет приказ: удерживать станцию или подадимся за нашими? Думка такая, что лучше за нашими вдогонку, чтобы не оторваться, да и беляки приходят до памяти и за огородами прилаживаются к обороне.

— По ко-о-ня-ам! — подал команду Овчарук. Он уже стал заправским конником и даже перешел с флотской на кавалерийскую команду. — Ма-а-рш!.. До свидания, папаша! — кивнул он начальнику станции. — Мы в скором времени установим здесь Советскую власть. Так чтоб полный порядок! Смотрите у меня!

Кавалерийский заслон Овчарука догнал полк уже километров за десять железнодорожного полотна, на шляху за Бухановкой. Столяров теперь ехал впереди, в голове колонны, и Овчарук не стал его догонять. Он только отправил к нему конника и приказал передать: «Трепанули станцию. Убитых и раненых нет. Один пропал без вести. Везем четыре гарбы всякого оружия. Антанте в Херсон телефонировал ультиматум: сдавать Херсон завтра утром без боя».