Расстрел на площади - [27]

Среди солдат почти сразу наметилось разделение; горожане держались особняком от тех, кто родился и всю жизнь жил на селе, а селяне, в свою очередь, видели в уроженцах городов изнеженных маменькиных сынков, которым было бы полезно надавать по шее, чтоб не выпендривались.

Старший лейтенант Школьник словно бы благословлял это скрытое противостояние; ко вчерашним городским жителям он относился с плохо скрываемым презрением.

Казалось, Школьник был свято убежден, что здесь, в армии, горожане всеми средствами должны отрабатывать свою вину перед Господом и перед ним самим, командиром взвода, — вину за то, что от пеленок купались в городской роскоши, ездили на трамваях и метро и ни разу в жизни не убирали вилами коровий навоз.

К отбою Митя уже валился с ног, а глаза щипало, словно в них сыпанули пригоршню песка.

Не успевал он заснуть, как в казарме, стуча подошвами, объявлялся Школьник (или сержант Жиян, присланный по наводке комвзвода); от обоих внятно разило спиртным.

— Рядовой Бажин, твою мать, подъем! Смир-рно стоять! Почему не отдаете честь перед старшим по званию?

Митя отдавал честь.

— Почему отдаете честь без головного убора? — ехидно интересовался старший лейтенант.

— Виноват…

— Значит, пойдешь драить сортир, ясно?

— Так точно, товарищ старший лейтенант!

— Чтоб блестел, как люлечка! — покачиваясь, предупреждал Школьник и громко, на всю казарму, икал.

Как правило, в напарники Мите комвзвода снаряжал низенького добродушного Сидоренко, не-состоявшегося абитуриента театрального вуза, которого тоже невзлюбил с первого дня.

Сидоренко раздражал Школьника тем, что без конца в любую свободную минуту твердил себе под нос скороговорки, — для вырабатывания правильной дикции, как сам новобранец пояснял приятелям. Такое упорство в достижении цели воспринималось комвзвода как нечто оскорбительное для него лично. «Не мужское это дело, в театре кривляться!» — цедил он и смачно сплевывал солдату на сапог.

Сидоренко вытирал.

Так, за скороговорками и мытьем унитазов проходила ночь; на подкашивающихся ногах Митя плелся к своей кровати, чтобы, едва успев сомкнуть глаза, тут же подскочить от крика: «Рота, подъем!»

Круг замыкался.

— Родине, блин, служить, это тебе не мамке титьку кусать, — наставлял старший лейтенант Школьник. После обеда он любил выстроить взвод во фронт и произнести перед солдатами поучительную речь.

— Родина прикажет, будешь говно жрать и говорить «спасибо большое». Правильно я говорю, рядовой Ганиев?

— Так тошно, товарыш старшый лейтенант! — звонким голосом отвечал узбек Ганиев.

— Родина — это святое. Она вам, сосункам, дала все! От себя оторвала, вам дала. А вот рядовой Бажин этого не ценит. Верно я говорю, рядовой Бажин?

Митя растерянно закусывал губу.

Специально для него Школьник формулировал вопросы в высшей степени иезуитски. Умрешь, а не сможешь односложно ответить: «Так точно!» или «Никак нет!».

Приходилось молчать.

— Что, товарищ рядовой, уши компотом мыли, а косточки не выбрасывали? — заводился комвзвода. — Я к кому обращаюсь?

— Так точно, товарищ старший лейтенант! — невпопад выпаливал Митя.

— Что — так точно? Ты больной, может, а, Бажин? Вон Ганиев, он из черт-те какого аула, трех слов по-русски связать не может, и тот отвечает лучше тебя. А ты, Бажин, прямо как чурка какая-нибудь!

Митя краснел от стыда и досады, а взвод угодливо хохотал.

Школьник любил, когда его армейский юмор имел успех.

Особенно в том случае, если этот юмор касался рядового Бажина.

— Целься, рядовой! — орал он Мите, когда тот лежал на огневой позиции на стрельбище, глядя на мишень сквозь мушку автомата. — Перед тобой враг, ты его должен убить, иначе он тебя… сначала вы…бет во все дыры, а уж потом пристрелит. Если ты так будешь целиться, только в жопу себе попасть сможешь! Или тебе нравится, когда в жопу, а?

В школе Митя стрелял лучше всех. Но на армейском стрельбище он терялся. Автомат грохотал, над ухом вопил комвзвода, и это было ужасно.

Правда, он все равно показывал один из лучших результатов не то что во взводе, но даже в роте, однако Школьник будто бы не замечал этого.

— Если бы у нас все стреляли, как рядовой Бажин, мы бы войну не выиграли, — заявлял он. — Просрали бы Родину!

Перед отбоем Митя опускал в карман огрызок карандаша и чистый листок. Ночью, за мытьем унитазов, можно было выкроить время, чтобы написать в Москву короткое послание.

* * *

«Оленька, здравствуй!

Улучил минутку, пишу тебе письмо. Увы, все наши мечты так и оказались мечтами. Никакой Венгрии, никакой заграницы. Ростовская область, какой-то захолустный городишко — вот место моей службы. Хорошо хоть, я попал в танковые войска, как и хотел, а не в артиллерию или, чего хуже, в пехоту. Служба идет нормально. Ребята подобрались хорошие, веселые. Что еще рассказать? Вот закончу письмо и пойду в клуб, смотреть новую кинокартину. Пиши, пожалуйста, почаще, а то я тут совсем соскучился. Может, до тебя не доходят мои письма? Я попрошу маму, она передаст тебе адрес моей полевой почты. Твой Митя — рядовой Дм. Бажин».

9. Литературная жизнь

— А я знаю, сегодня вы писали! — воскликнула Беда, вбегая в кухню и глядя на Игоря лукавыми раскосыми глазами. — Угадала, да?