Расследования комиссара Бутлера - [120]

А если я буду против? Если я расскажу все? Все детали того, второго Парижа — точные детали, которые невозможно придумать?

Почему невозможно? В разрушенном сознании шизофреника могут возникнуть любые картинки, в том числе — с такими непридумываемыми деталями… Роман это знает, прокурор это знает, судьи это знают. А эксперты приложат к заключению свою печать.

И выхода нет.

Интересно, подумал я, на каком этаже находится моя палата? Судя по тому, что в окне видно только ослепительно голубое небо, достаточно высоко. Именно — достаточно.

Надеюсь, что Рина с Михаэлем не дежурят в коридоре, дожидаясь, когда смогут меня увидеть.

Я попробовал приподняться, и на этот раз мне удалось. Палата была небольшой, от двери до кровати всего два шага, столько же до окна, и если кто-то войдет, а я еще не успею… Я сейчас слишком неповоротлив. Может, дождаться ночи? Все будут спать, внимание ослабнет… Нет, вечером вместе с физиологическим раствором мне наверняка вкатят снотворное. Откладывать нельзя.

Я выдернул из локтевой вены иглу — это было неприятно, но за последние сутки я привык к неприятным ощущениям. Опустил с постели ноги — плитки пола были ледяными, будто вода в арктическом море. Пошарил ногами в поисках тапочек, но эта роскошь для меня была, видимо, не предусмотрена. Ну и ладно, все равно недолго.

Меня повело в сторону, пришлось ухватиться за спинку кровати. Шланг от капельницы болтался перед моими глазами, как веревка виселицы, не было только петли. Солнце ослепило меня, я сделал шаг от кровати, пришлось лишиться опоры, и, к тому же, я понял, что окно закрыто, иначе жара в палате была бы невыносима, почему я не подумал об этом раньше, куда пропала моя логика, что делать теперь, если я не сумею…

Нет, это оказалось легко. Раздвижные рамы перемещались, как поезда монорельса, уличная жара ударила меня в грудь, будто молот по распятой на наковальне букашке. Хорошо, что я держался за подоконник, иначе даже этого ничтожного давления жаркого воздуха хватило бы, чтобы послать меня в нокдаун.

Но перелезть… На это у меня сил не осталось.

Солнце пришло на помощь, протянуло свои лучи, и я поплыл по светящимся волнам.

И перед тем, как погрузиться с этот, ставший почему-то черным, свет с головой, я опять вспомнил мотив.

Не тот, который имел в виду Роман. Настоящий. Картина убийства вновь — второй уже за сегодня раз — возникла перед глазами с очевидной четкостью, и я успел подумать, что теперь-то я ее не забуду…

Глава 13 Вторая версия

Вынырнув, я обнаружил, что лежу под капельницей, а, скосив глаза, увидел полицейского, сидевшего на стуле у двери и следившего за мной настороженным взглядом. Уйти в третий раз они мне не дадут — это точно.

Судя по теням в палате, наступил вечер. Может, даже — следующего дня. Как и при прежнем пробуждении у меня ничего не болело, но, в отличие от прошлого раза, я не ощущал и слабости. Напротив, я чувствовал себя отдохнувшим, окрепшим и вполне способным провести с комиссаром Бутлером и инспектором Липкиным разговор, который поставит точку в этом расследовании.

Прыгать за окно у меня больше не было оснований, и я с ужасом подумал о том, что дважды мог это сделать.

Позвать Романа? Наверняка Рина тоже находится где-то поблизости — я мог себе представить, что она пережила за эти дни. Нет, пожалуй, лучше пока сделать вид, что я еще не вполне пришел в себя и продумать линию разговора. Нужно, чтобы не осталось неясностей.

Теперь-то я помнил все: что, где и когда происходило. Осталось единственное противоречие — две Айши Ступник, но и здесь решение должно было быть элементарно простым. И еще остались детали, о которых я не мог догадаться с помощью одних лишь умозаключений.

Вошла Лея-Сара и, улыбнувшись, сказала бодро:

— Как себя чувствуете, Песах?

— Замечательно, — ответил я, — и если вы уберете капельницу, буду чувствовать себя еще лучше.

— Сейчас вас осмотрит доктор Михельсон, он и решит.

Я надеялся, что задержка окажется недолгой, Роман нужен был мне немедленно, я хотел дать ему кое-какие инструкции, в конце концов, цель преступников так и не достигнута, и я просто обязан был обезопасить и себя, и свою работу. Михельсон, судя по его бегающим глазам, был скорее психиатром, чем терапевтом, что и доказал немедленно, начав не с выслушивания пульса и измерения давления, а с совершенно нелепых вопросов, из которых мне на всю жизнь запомнился один: «любите ли вы куриное мясо в чесночном соусе?» Это было то самое блюдо, от одного вида которого у меня начинались рези в желудке, наверняка этот вопрос появился у уважаемого профессора после консультации с Риной, о чем я немедленно и сообщил.

— Да, — согласился Михельсон. — Ваша жена, Песах, держится молодцом.

— Я тоже буду держаться молодцом, — сказал я, — если вы дадите указание вытащить иглу из моей вены и позовете комиссара Бутлера.

— Снимать капельницу пока рано, — покачал головой доктор. — Отрава из вашего организма выведена, вы сами это ощущаете, но лучше подождать еще часов десять-двенадцать. А комиссара я пришлю.

Что он и сделал минуту спустя.

Роман отпустил полицейского, и тот покинул палату с видимым облегчением.