Роман Бутлер был мрачен.
— Я ничего не могу доказать, — сказал он, — а твой Рувинский не хочет мне помочь. В конце концов, это означает противодействие полиции, и я запросто…
— В тебе сейчас говорит обида, — заметил я. — Подумав, ты и сам поймешь, что ничем помочь тебе Моше Рувинский не может.
— Почему? — спросил Роман.
— Потому что эти люди не создают альтернатив, и следовательно, стратификаторы Лоренсона бессильны.
— Не понимаю! — нахмурился комиссар полиции. — Они думают об убийствах. Они рассчитывают свои действия и нашу реакцию. Они…
Он, действительно, не понимал, и мне пришлось пуститься в объяснения. Чтобы читатель не последовал примеру Романа, объясняю всем — мне совершенно не нужны недоразумения.
Если вы стоите перед светофором, у вас есть две реальных возможности: перейти улицу на красный свет или остаться на месте, пока не вспыхнет зеленый. Секунду вы раздумываете и решительно идете вперед. В то же мгновение мир раздваивается, и возникает Вселенная, в которой вы стоите, ожидая зеленого светофора. Эта, альтернативная, Вселенная уже не зависит от вашего желания, у нее свои планы на будущее, но вы можете, в принципе, воспользоваться стратификатором, находящимся в Институте альтернативной истории, и поглядеть, каким станет мир лет через десять после того, как вы остановились в ожидании зеленого светофора.
Это, конечно, всего лишь пример. Что такое светофор? Фу, мелочь — возникающая альтернатива почти не отличается от нашей серой реальности, и смотреть на это неинтересно. Но ведь в жизни человека бывают моменты выбора, определяющего всю оставшуюся жизнь. И даже жизнь страны. А то и всего мира. Гитлер, к примеру, мог подумать и в припадке эпилепсии решить не нападать на СССР. Или, скажем, Рабин перед историческим рукопожатием с Арафатом. Наверняка было мгновение, когда премьер размышлял: а не послать ли этого террориста к черту? Возобладал трезвый расчет, но, если мысль о выборе вообще приходила Рабину в голову, то немедленно и возник альтернативный мир, в котором израильский премьер, сославшись на свою историческую роль, отказался от рукопожатия и уехал в Тель-Авив…
Любой выбор реализуется — либо в нашем мире, либо в альтернативном.
И я никак не мог убедить Романа Бутлера, комиссара тель-авивской уголовной полиции, в том, что его «Клуб убийц» никаких альтернативных миров не создавал и создавать не мог.
Причина, по которой Бутлер не желал понимать очевидного, была простой: Роман терпеть не мог художественную литературу.
Началась эта история в тот день, когда на сборище тель-авивских писателей-детективщиков явился некий гость, имя которого Бутлер не пожелал мне назвать. Сборище имело место в клубе писателей на Каплан N10, где авторы детективных романов обсуждали свои сюжеты, после того, разумеется, как в произведении была поставлена последняя точка. Споры писателей показались гостю настолько интересными, что через неделю он привел с собой друга. Через месяц писательские собрания посещали уже политики, ученые и даже бизнесмены. А что? Самим участвовать в процессе рождения детективного сюжета — разве это не увлекательное занятие?
Надо сказать, что писателям общество дилетантов от жанра не понравилось, да и сами дилетанты в конце концов решили, что писатели ничего не смыслят в убийствах. К обоюдному удовлетворению, сборище разделилось, и дилетанты от детектива начали собираться в клубе Гистадрута, обсуждая реальные на вид возможности убийства абсолютно реальных людей. Особой популярностью пользовался почему-то премьер-министр Бродецкий: сюжеты с участием его хладного трупа анализировались чуть ли не на каждой встрече. Обсуждались мельчайшие детали — конкретные заказчики, конкретные исполнители, время, место, оружие… В общем, забавы графоманов.
Роман Бутлер, комиссар тель-авивской уголовной полиции, думал иначе.
— Смотри, Песах, — сказал он мне однажды. — Если человек замышляет убийство, причем тщательно обдумывает детали, это значит, что возникает альтернативный мир, в котором он это убийство совершает на самом деле, разве нет? И для того, чтобы спасти от смерти многих людей хотя бы в иных альтернативах, я просто обязан это сборище разогнать. Так? Но для того, чтобы я, полицейский, мог предпринять какие-то действия, мне нужны доказательства вины. То есть — доказательства существования альтернативы, в которой, например, премьер Бродецкий был бы убит именно так, как воображали эти бездельники из клуба. Ты согласен? Но для этого я должен такую альтернативу обнаружить, а директор Рувинский не дает мне разрешения на обзор!
— И правильно делает, — сказал я, — потому что люди эти никаких альтернативных миров не создают и создать не могут.
— Вот этого я не понимаю! — воскликнул Бутлер. — Они ведь думают об убийствах! Значит, в тот момент, когда они…
— Ничего подобного, — я объяснял это Роману уже пятый раз. — Смотри сюда. Я у тебя спрашиваю: налить тебе чай или кофе. И ты задумываешься на мгновение, делаешь выбор и говоришь: кофе. Тут же мир раздваивается, и возникает альтернатива, в которой ты попросил чай. Верно?
— Именно об этом я и толкую, — мрачно сказал Роман.
![Расследования Берковича 7 [сборник]](/storage/book-covers/03/0383a316dc5c525eb624f6e042ca718641bee739.jpg)
