ГИЛРОЙ[1] разложил на столе редактора макет последнего номера «Морнинг Пост» и мрачно уткнулся в строчки. Редактор ковырял свои, в чернилах, ногти, не глядя на них: он наблюдал за лицом Гилроя.
— Двенадцатая жертва зарублена топором в Бронксе, — бормотал Гилрой себе под нос. — Двенадцать — за две недели, и ни единой зацепки.
Редактор вздрогнул. Он с болезненным шипением втянул в себя воздух и вытащил носовой платок, чтобы стереть с пальца кровь. Гилрой раздраженно поднял свою невероятно длинную худую голову.
— Почему бы вам не сделать маникюр, шеф? Это ваше ковыряние в ногтях — зрелище не для слабонервных.
Редактор проигнорировал его. Он обернул носовой платок вокруг пальца и сказал:
— Я снимаю тебя с этой расчлененки, Гилрой. Какая разница, кому ходить в отделение и получать сводки от полиции? Ты должен сам признать — не считая воды, твои заметки точно такие же, как и в любой другой газете. Так почему я должен держать толкового человека на этой работе, когда любой сопляк может сделать то же самое, меж тем есть куча других историй, которые только и ждут, чтобы ты занялся ими?
Гилрой покорно вздохнул и сел. Затем снова вздохнул и поднялся, пройдя за редакторский стол к окну, за которым виднелась темная река и огни Джерси. Его удивительно некрасивое, в резких чертах лицо задумчиво скривилось.
— Я все понял, шеф. Конечно, вы правы. Но, черт возьми! — Он быстро повернулся. — Почему бы нам не потрудиться самим? Нам обязательно нужны подачки от копов? Как насчет того, чтобы расследовать это дело? О, шеф, вы оставите этот палец в покое, пока у меня не случился инсульт?
Редактор поспешно поднял глаза, хотя его большой палец продолжал ласкать кровоточащую кутикулу.
— А как ты собираешься вести собственное расследование? — спросил он. — Ни ты — и ни один другой репортер — никогда и в глаза не видели ни одной жертвы, чтобы дать описание того, как они выглядели. Копы даже не позволяют тебе взглянуть на останки. Они находят руку или ногу, завернутую в бумажные продуктовые пакеты, но видел ли ты их когда-нибудь? Всю ночь напролет они патрулируют Бронкс на своих радиомобилях, но почти каждое утро находят руки или ноги. Ну, Шерлок, что ты будешь делать со своим болезненным самолюбием, если даже копы не могут остановить убийства?
— Да. Было бы неплохо — посмотреть на отрубленные конечности, — сказал Гилрой, медленно передвигаясь к столу, засунув руки в карманы, опустив голову и сжав губы в струну. Он был удивительно худым, даже для репортера, и всего нескольких дюймов ему не хватало до вакансии циркового гиганта. В своей сутулой позе он напоминал свернутый зонтик. — Почему легавые даже не дают взглянуть разок? Ведь больше шансов на опознание. Может быть, ненамного больше, но все же.
Редактор пожал плечами и вернулся к своим ногтям.
Гилроя вдруг осенило. Он пристально посмотрел на шефа.
— Если мы проявим соображалку, то сможем увидеть одну из этих конечностей!
— Вот как? — спросил редактор с легким сомнением. — И что ты предлагаешь?
— Ну, до вечернего тиража еще есть время. Предположим, что мы вставим сообщение о награде тому, кто нашел ногу, руку или что там будет еще, и принес ее сюда. Уверен, это даст результат!
Редактор сунул в пишущую машинку лист бумаги.
— Сколько я должен заплатить… двести пятьдесят? Главное, чтобы в управе не пронюхали прежде времени.
— Двести пятьдесят! — Гилрой задохнулся. — Да я бы с десяток человек разорвал на куски и за меньшее. Поставьте уж баксов пятьдесят — максимум сто. Но они должны принести это сюда, прежде чем оно достанется копам.
Редактор кивнул и торопливо напечатал.
— Компромисс — семьдесят пять, — сказал он. — И у меня есть отличное место. Я вставлю объявление на развороте и украшу черной рамкой. Что скажешь?
— Отлично! — Гилрой усмехнулся и потер свои огромные костлявые руки. — Теперь, если нам ничто не помешает, может быть, мы сумеем сделать эксклюзив. На всякий случай, я съезжу в Бронкс и осмотрюсь там.
Редактор вскочил со стула и схватил Гилроя за лацкан пиджака.
— Черт тебя побери! Я до сих пор не пускал туда своих людей, и так будет, пока не закончится весь этот кошмар. Не будь ослом. Как тебе понравится, если тебя разрубят на куски, а копам только и достанется — что рука или нога? Ты не поедешь, Гилрой. Точка!
— Окей, шеф. — Гилрой скорбно нахмурился. — Ноги моей там не будет.
— И я вовсе не шучу. Я не трус — ты это знаешь, но это единственное место, куда я не стал бы соваться. Тамошние копы напуганы до смерти. Если маньяк не доберется до тебя, они сделают это за него, обойдясь парой метких выстрелов. Не ходи туда. Я предупредил!
ГИЛРОЙ вышел из метро на углу 174-й и Гранд-Конкорс и пошел на юг вдоль широкой, ярко освещенной улицы. Машины мчались на север, юг и восток, но ни одна из них не сворачивала на запад, в район убийств. Пешеходов он не встретил. Полицейские расставили посты вдоль Конкорс, чтобы патрулировать темные переулки.
Подобравшись к восточной границе опасной зоны, Гилрой примерно смекнул, где ему следует провести ночь. Конечности находили на севере до Тремонт-Авеню, на юге до 170-й улицы, на западе до Университет-авеню, а на востоке почти до Конкорс. Географический центр района находился в нескольких кварталах к западу от станции метро на пересечении 176-й улицы и Джером-авеню, но Гилрой знал, что эта местность слишком хорошо патрулируется из-за убийств.